Грузный широкоплечий мужчина повернулся к нам вместе со стулом и в знак приветствия поднял кустистые брови. Он явно обрадовался приходу Каррека. Я сразу же узнал министра полиции Туарега, чью фотографию не раз видел в «Альбоме солдата», узнал его маленькие медвежьи глазки, мощную нижнюю челюсть, толстые губы. Да, я не раз видел его на фотографиях, и все же живой он произвел на меня едва ли не ошеломляющее впечатление. Вероятно, потому, что я видел олицетворение власти. В Туареге воплотился мозг, управлявший теми миллионами ушей и глаз, что ежедневно и еженощно улавливали самые тайные, самые сокровенные слова и поступки подданных Империи; в нем сконцентрировалась воля, двигавшая миллионами рук, защищавших Империю, среди них были и мои. Стоя лицом к лицу с ним, я испытывал дрожь, словно был преступником! А ведь я не совершил ничего дурного, но откуда тогда это чувство неуверенности? Да все то же проклятое внушение: ни один подданный старше сорока лет не может похвастаться чистой совестью, как говорил Риссен.
– Итак, наши новые помощники, – сказал Туарег, обращаясь к Карреку. Затем он повернулся к нам: – Вы в состоянии провести парочку пробных опытов – где-то часа через два? На третьем этаже есть комната, которую мы обычно используем как лабораторию. Оборудование там не ахти какое, но, думаю, вам подойдет. Если понадобится что-нибудь еще, скажете персоналу. Подопытных мы вам предоставим.
Мы ответили, что рады продемонстрировать свои опыты. Аудиенция окончилась, и нас проводили в лабораторию. Для небольшой серии опытов оборудование там было вполне приличное.
Каррек тоже пошел с нами. Он уселся на край стола и принял столь свободную позу, что, будь это кто-то другой, она производила бы впечатление отвратительной расхлябанности.
– Ну, соратники, – спросил он после того, как мы внимательно осмотрели лабораторию, – выяснилось что-нибудь о таинственных сборищах?
Риссен, как мой руководитель, имел право – да, пожалуй, и был обязан – ответить первым. Но он отозвался не сразу.
– Я, со своей стороны, никак не могу назвать этих людей преступниками, – сказал он. – Немножко не в себе – это другое дело, но не преступники, нет.
До сих пор, – продолжил он после паузы, – нам вообще не приходилось сталкиваться с людьми, совершившими действительно противозаконные действия. Я не говорю о том человеке, который умолчал о проступке жены, якобы совершившей государственную измену, – мы ведь договорились с вами, что сейчас милосердие важнее правосудия, особенно если учесть, что в Службе жертв-добровольцев не хватает людей. А что касается этих несчастных, так они никакие не заговорщики, просто секта умалишенных. Да их даже и сектой не назовешь. Насколько я понимаю, у них нет ни организации, ни руководителей, ни регистрации членов, нет даже названия. Я не думаю, что их можно подвести под закон о союзах, находящихся вне контроля Империи.
– А вы, оказывается, большой формалист, соратник Риссен, – отозвался Каррек, иронически сощурившись. – Любите рассуждать о том, что напечатано в инструкциях, что можно и чего нельзя подвести под закон… Как будто на свете нет ничего важнее типографской краски. Ну скажите, вы и в самом деле так думаете?
– Законы и инструкции пишутся для того, чтобы охранять нас, – хмуро возразил Риссен.
– Охранять кого, позвольте вас спросить? – взорвался Каррек. – Не Империю точно. Империи куда больше пользы от трезвых голов, которые в случае необходимости могут наплевать на эту самую типографскую краску…
Риссен молчал, но я чувствовал, что он не согласен. Наконец он сказал:
– Так или иначе опасности для Империи они не представляют. По-моему, можно отпустить арестованных и вообще оставить в покое эту компанию. У полиции и так полно хлопот с убийцами, ворами и клятвопреступниками.
И тут я почувствовал, что настало мое время. Сейчас, вот сию минуту я должен схватиться с ним.
– Мой шеф Каррек, – медленно начал я, упирая на каждое слово, – позвольте мне возразить. Хоть я и подчиненный, но не могу молчать. Эти таинственные сборища представляются мне отнюдь не такими невинными.
– Меня чрезвычайно интересует ваше мнение, – откликнулся Каррек. – Вы, видимо, считаете, что это союз или общество обычного типа?