Камбэк

Хочу возразить, но не могу. Она права, но я не хочу этого признавать. Отцу придется изменить свой образ жизни на более здоровый.

Фиби встает и потягивается, отчего ее кружевное платье в стиле кимоно – я почти уверена, что это неглиже, – спадает с ее татуированного плеча. Фиби всегда выбирала эклектичный стиль, и рядом с ней мой аккуратный деловой костюм кажется серой посредственностью, даже несмотря на то, что он благородного синего цвета. Окрашенные в медный цвет волосы с сильно отросшими черными корнями подстрижены беспорядочной копной длиной до плеч. На этом фоне ярко выделяются ее глаза, такой же длинной и узкой формы, как у меня, подчеркнутые подводкой, которая удлиняет их до висков.

Если верить науке, требуется четыре секунды, чтобы тишина стала неловкой, и я считаю до одиннадцати, прежде чем мама, привыкшая к роли миротворца, вмешивается с подробным изложением того, что с папой. Я пытаюсь слушать, но отвлекаюсь, бросая взгляды на него, лежащего на кровати. Если бы он не спал, то выглядел бы гораздо бодрее, но сейчас его лицо землистое и осунувшееся, а волосы в сальном беспорядке. Отец всегда очень аккуратный. По выходным он сортирует свои рубашки и выбрасывает любой носок, оказавшийся без пары. Это почти преступно – видеть его сейчас таким немощным, и во мне поднимается слабое чувство стыда, как будто я вижу что-то запретное или то, чего отец не хотел бы мне показывать. Фиби придвигается ближе, трогает меня за плечо. Я стряхиваю ее руку, и она отступает, закатывая глаза.

Когда мама заканчивает свой монолог, я задаю пару вопросов, и Фиби драматично вздыхает:

– Отстань от мамы. Она делает все, что в ее силах.

Я даже не смотрю на нее.

– Я только спросила.

– Девочки. – Раньше, когда она хотела, чтобы мы поладили, в ее голосе звучали умоляющие нотки. Но не сегодня. В этот раз она тверда как скала, когда по очереди указывает пальцем на нас обеих. – Довольно.

Мы замираем – в моем случае стоя – в упрямом молчании. Ни одна из нас не хочет проигрывать, заговаривая первой. Молчанка длится до тех пор, пока не заходит медсестра.

– Как у нас дела? – приветствует она нас.

Мама бросает взгляд на дверь, и мы повинуемся ее безмолвному приказу освободить палату. Я иду впереди, каблуки Фиби стучат позади меня.

– Почему в больницах всегда такой пятнистый пол? – недоумевает Фиби, постукивая ногой, пока мы стоим в коридоре. – Что это вообще такое? Линолеум? Плитка?

Поскольку она заговорила первой, я засчитываю себе победу и отвечаю в том же духе. Куда проще говорить о таких пустяках, как больничный пол, чем о причинах ее появления здесь.

– Это, наверное, винил. Легко моется и нескользкий.

Фиби морщится.

– Конечно, ты же все знаешь.

– В юридической школе разбирали конкретный случай, связанный с напольным покрытием.

– Супер. – Это в стиле Фиби. Несмотря на то, что она произносит всего одно слово, ее насмешливая интонация говорит о гораздо большем. И нет смысла спорить с ней по этому поводу, потому что она прибегнет к своей обычной защите.

«Это не то, что я сказала, Ари.

Тебе и не нужно было говорить. Я и так знаю, что ты имела в виду.

Я ничего не имела в виду. Ты ведешь себя как параноик».

Вновь повисает невыносимое молчание, и я срываюсь первой:

– Когда ты переехала в Монреаль?

– Несколько месяцев назад. Хотела улучшить свой французский, capisce? [38]

– Это по-итальянски.

Она бросает на меня мученический взгляд:

– Черт. Похоже, у меня еще куча работы.

Я невольно фыркаю. Суперспособность Фиби заключается в том, что она может рассмешить меня даже самыми глупыми комментариями, отшлифованными годами наших общих шуток. Она знает меня слишком хорошо, так что этот прием все еще работает. И меня это бесит.

Она выглядит довольной, как будто заработала очко, заставив меня отреагировать, но я стараюсь это игнорировать.

– Как долго ты пробудешь в Торонто?

Фиби указывает большим пальцем через плечо на палату отца.

– Посмотрим.

Мы наблюдаем за тем, как измученная медсестра проносится по коридору, прежде чем Фиби продолжает:

– Ты ни разу не позвонила мне.

– Что? – Мне не следует удивляться тому, что она переходит прямо к делу. Фиби всегда добивается того, чего хочет, с упорством бульдога и импульсивностью ребенка.

– После того как мы виделись в последний раз и поссорились. Ты не позвонила.

– Ты хочешь поговорить об этом здесь? Сейчас?

Она вскидывает брови:

– А когда еще?

– Очевидно, что обязанность позвонить лежала на тебе, поскольку это ты ушла, хлопнув дверью, а не я.

Она прикусывает губу:

– Ты могла бы написать по электронной почте.

– Вау, ты тоже могла бы, если бы не была такой идиоткой.

Проходящий мимо мужчина с малышом сурово смотрит на меня. Мы ждем, пока они пройдут, застывая, как в нашей любимой детской игре в статуи, за исключением того, что я чувствую, как волна стыдливого жара поднимается по моей шее. Надо же так опозориться на публике!

– Я? – наконец произносит она. – Это я-то идиотка? Круто.