Читаем Камбоджа и год ЮНТАК полностью

На карте Тбенгмеантьей находился от Сиемреапа примерно на таком же расстоянии, как Сиемреап от Баттамбанга. Попасть туда можно было только пролетев над территорией, которую кто-то называл “несогласной”, а кто-то говорил, что она контролируется красными кхмерами. Вечером я заговорил об этом с Сергеем.

– Ты написал завещание? – спросил он меня серьезно.

– Да, и отослал несколько писем домой прямо перед тем, как приехать сюда. А ты? Это ведь у тебя жена и сын, а не у меня.

– Я знаю.

– И?

– И я совершенно уверен, что ничего с нами не случится.

Я отстал от него и не стал выяснять, почему он так в этом уверен.


В семь утра мы были в аэропорту. Два офицера-связиста пришли нас проводить – им нужно было внести наш отъезд в протокол для последующих отчетов. Майор Льюис любезно предложил нам свои шлем и бронежилет. Поскольку они были в единственном экземпляре, Сергей отклонил предложение. Если с нами что-нибудь случится, то мы погибнем все вместе. Мы наблюдали за тем, как появился в небе и приземлился вертолет из Баттамбанга. Белая “Пума” с огромными черными буквами “ООН” на борту. Внутри могли разместиться от шести до восьми пассажиров на брезентовых откидных скамеечках, прикрученных к полу салона, а две из них располагались прямо за дверью кабины летчика.

Три члена французского экипажа вышли нам навстречу, сказали “бонжур” и пожали руки. Сергей показал им на карте место, где, по его мнению, мог быть Тбенгмеантьей.

Мы поднялись внутрь вертолета, пристегнулись, надели защитные наушники и ждали, когда экипаж закроет двери. Но было слишком жарко, чтобы их закрывать. И потом, зачем портить вид? “Да, – подумал я, – давайте будем крутыми и полетим с открытой дверью!”

Лопасти закружились, вертолет затрясся, и, даже с защитными наушниками, грохот достиг разрывающей перепонки силы.

Проскользнув над взлетной полосой, мы оказались в воздухе.

Один из военных связистов попросил пилота пролететь над Ангкор Ватом, и тот с удовольствием согласился. Мы пролетели над густым лесом, надо рвом, окружающим храм, и вот перед нами предстал Ангкор Ват. Сверху он был похож на песчаный волшебный замок, окруженный большой стеной. Длинная аллея вела к главному алтарю, три шпиля поднимались над храмом. Ангкор Ват был слишком мистическим, слишком похожим на сон, а не на самую большую религиозную конструкцию на Земле.

На моих часах был альтиметр – мы летели точно на высоте 1000 метров, около трех тысяч футов. Сельская местность – лес и рисовые поля – не сильно отличалась от того, что мы видели за день до этого, только сейчас под нами не было видно заасфальтированных дорог. Рисовые поля закончились, под нами промелькнул поросший лесом горный хребет с проплешинами из поваленных деревьев – вырубленных не кхмерами, а местными меньшинствами, до сих пор использующими метод подсечно-огневого земледелия.

Считалось, что большая часть Прэахвихеа контролировалась красными кхмерами. Меня не покидало чувство, что какой-нибудь идиот с автоматической винтовкой может открыть по нам огонь – по первому вертолету ООН, пролетающему над Прэахвихеа.

Сидя у открытой двери вертолета, глядя вниз на кроны деревьев джунглей, поджидая тихого, невидимого вестника смерти, который мог настичь меня быстрее, чем я бы его заметил в его лагере, скрытом под зеленым шатром леса, я ощутил тот ужас, который был знаком всем, кому приходилось летать во время вьетнамской войны. Этот ужас мог оказаться последним, что мне осталось в жизни. Охваченный им, я также понял, что полеты на вертолете с открытой дверью, когда сидишь на своей кепке и периодически хватаешься за соседа рядом, в то время как желудок выворачивается наизнанку, – это, возможно, одно из самых ярких впечатлений. Мне стало понятно, почему для пилотов вертолетов все в жизни кажется таким унылым по сравнению с их потрясающими полетами.

Примерно через час пилот каким-то образом определил, что мы находимся рядом с Тбенгмеантьей. Он сделал несколько кругов, пытаясь найти место для посадки, люди внизу вышли из домов и смотрели на нас как на инопланетян. Мы помахали им, и многие тоже помахали нам как пришельцам из космоса.

Экипаж решил приземлиться на местном футбольном поле. Когда мы вышли, толпа людей уже спешила нам навстречу. Впереди бежали дети из близлежащей школы. Все хотели знать, кто мы такие? Что хотим? Что можем для них сделать? У меня возникли встречные вопросы. Кто они такие? Что хотят? Никогда, что ли, не видели вертолета на футбольном поле? Вращающийся ротор создал внизу пыльную бурю. Все, кроме пилота, облаченного в шлем и защитные очки, закрывали глаза руками. Я подождал, пока ротор перестанет вращаться, открыл глаза и обнаружил, что весь покрыт пылью. “Орел”[8] приземлился на Марсе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное