Камбрийская сноровка

У нынешних англов король и знать — плоть от плоти народа. Не от мира сего — да, сколько угодно. Именно потому, что не знают — чувствуют, чего им нельзя, а что можно. Вот и не приходится играть в божков с каменными лицами! Если Пенда будет счастлив и весел — захохочет, запрокинув голову, а королеву не то, что обнимет — на руки подхватит, и прилюдно. Кого стесняться? Своего народа? Это на чужбине, да при иноземных послах…

Король немедля обнял Киневису за плечи. Зашептал на ухо — Немайн свое навела поточней:

— Старшего сына женили, пора еще одного сделать. А?

Королева краснеет, хотя из гостей подслушала только сида. А Пенда уже грохочет на всю залу, да еще по–латински:

— А тебе, святая и вечная, замуж не пора?

Кровь сама приливает к щекам, ресницы опускаются, отсекая назойливые взгляды.

— Мне рано.

На лицах греков — понимание. Для них Немайн — девица девятнадцати с небольшим лет. Замуж можно и раньше, по воле родителей или опекунов. Но если желает выбирать сама, и брачный контракт подписывать сама — еще полгода ждать. До гражданского совершеннолетия!

То, что несовершеннолетняя правит пусть маленьким, но государством — не в счет. То, что узурпатор–племянник еще моложе — тоже. Государственные и частные дела в империи различать умеют.

Камбрийцы — моргают, икают, подавившись куском, таращат глаза. Что за люди эти сиды, если для них на четвертой тысяче лет — замуж рано? И никак не вколотить в упрямые головы, что город на холме строит не медноволосая Немайн, а другая сида с тем же именем!

Только король Пенда спокойно кивает, и его спокойное принятие дает силы пожать плечами и как ни в чем не бывало болтать с Киневисой, да по сторонам ушами покручивать, следить, как хмель понемногу туманит головы, несмотря на обильную закуску. Поймать в дрожащем от тепла жаровни воздухе сочувственный взгляд. Вторая совершенно трезвая за круглым столом — Гваллен, жена принца Риса, невестка Гулидиена. Ей хмельного нельзя, у нее скоро маленький наружу запросится. А на Немайн просто не действует! Точнее, действует, но не так, как на прочих. Для ее организма спирт — топливо. Устала под вечер, а дел невпроворот — влей в себя полпинты «угольного» портера. Сил достанет, чтобы еще разок город обежать, зато с утра будет болеть каждая мышца.

Сейчас у нее в желудке плещется едва ли больше — правда, всего по капле. А другие гости еще и не начинали по–настоящему веселиться!

Единой застольной беседы не сложилось, но разговоры становятся все громче. Разобрать можно, если постоянно шевелить ушами… а это, наверное, тоже «мельтешить». Но уж на сестру–римлянку навести ухо просто положено!

О чем говорит ее сосед? Катен ап Ноуи, известный книжник и брат свежеженатого короля, подсажен к базилиссе явно не без брачного умысла. Что в Камбрии обычен брак с женским старшинством, Настя уже знает. Что сестра–наставница видит ее не супругой императора, а самовластной правительницей, поперек римских привычек — тоже. Так вот, святая и вечная Анастасия, знакомься — в роду, который взлетает к власти над Британией, есть неженатый принц…

А еще он симпатичный! Высокий лоб окружен каштановыми кудрями, глаза синие, нос точеный, губы тонкие, да улыбчивые. Погибель девичья! Сам об этом то ли не подозревает, то ли не заботится: волосы обрезаны неровно, скорее всего, просто кинжалом отхвачены, чтоб под шлемом не мешали, одет, будто не на свадьбе гуляет, а объезжает владения: белая туника длиной до колен, штаны заправлены в сапоги… Всей роскоши — выбеленный лен, да багряный плащ на плечах. Наряд, говорящий: я считаю себя не вассальным корольком, а дружинником брата.

В зимний поход этот воин не ходил — стерег от соседей северную границу. Именно потому, что не стал спорить, не требовал долю славы… Просто выполнил работу, за которую другие не желали браться!

Так почему около Анастасии непробивной скромник? Потому что согласится стать всего лишь мужем императрицы, и не потребует большего. А еще он бегло говорит по–гречески, да как! Даже воинские россказни в его устах звучат не камбрийской байкой, а цитатой из Ксенофонта.