Камень 1993. Книга 2

Ночь на АРПе прошла спокойно, мы допили чай и разбрелись по своим делам. Токарь Петров — халтурить, а мы с Виктором Иванычем спать. Вопрос с наблюдением я решил так: поставил на часах будильник, осматривал утюгановское хозяйство, снова ставил время на час вперед — и так до утра. Засыпать потом было легко — после полуночи пошел дождь и лил до утра, не переставая. Для меня лучше снотворного нет. В итоге вроде ничего не пропало, а Жека Петров продолжил политику вежливости. Пожелал доброго утра и руку пожал на прощание. Чего он хотел, я так и не понял. Да и черт с ним, и без него дел полно.

Серега носился электровеником — сегодня воскресенье, в садик не нужно, а значит, энергии выше краев. Странные существа эти дети. Какая разница, где играть? В садике или дома? Как по мне, так в компании лучше. Но подобное понимание приходит с возрастом, у Сереги все впереди.

— Доброе утро, Вадик! — улыбнулась мама, папа приветливо кивнул, отвлекшись от газеты.

На столе была просто гора всего. Балашутинская родня передала с Валеркой столько еды, что можно было накормить целый подъезд. До сих пор, хотя с его приезда прошло уже несколько дней!

Настоящие деревенские яички, которые не разбились тогда просто чудом, молоко, пирожки и масло! Черт подери, настоящее масло, лично сбитое тетей Ниной!

— Ух!.. — я покачал головой. — Вызов принят!

Говорили за завтраком обо всем подряд. Чемпионат мира по легкой атлетике, события на Балканах и, конечно же, грядущий путч, о котором знал только я. Пока что все это выглядело как политическое противостояние Ельцина и Верховного Совета, а вовсе не предпосылки к короткой гражданской войне. Хотя 1 мая этого года такие слова уже прозвучали. В Москве, когда демонстрация переросла в настоящую битву между милицией и гражданскими. Помню, что погиб тогда один человек, боец ОМОНа, и пара сотен получили разного рода травмы. Догадывался ли кто-то, что это была репетиция кровавого октября?

— Надо такое сказать, — папа, со вздохом отложив газету, покачал головой. — Угроза безопасности России!.. Чем он думает?

— Ты про Ельцина? — спросил я. — Так известно же. Сейчас в стране двоевластие, как после Февраля семнадцатого. Тогда были Временное правительство и Петросовет, а сегодня президент и парламент.

Серега вздохнул. Он был ребенком, и ему эти разговоры сродни пыткам. Но делать нечего — нас взрослых, четверо, придется терпеть. Зато какао вкуснейшее на деревенском-то молоке.

— Ну, что было в семнадцатом, мы все знаем, — заметила мама. — Думаешь, дойдет до нового октября?

Если бы ты знала, насколько права! Но говорить об этом нужно осторожно.

— Скорее всего, — кивнул я, прожевав сочный пирожок с яблоками и запив его молоком. — Должен остаться кто-то один. И сейчас у Б. Н. выбор: оставить все, как есть, и его в итоге сметут, или бить первым. Я думаю, он ударит.

— Почему ты так думаешь? — отец с интересом смотрел на меня.

— Ты сам его процитировал. Мол, Верховный Совет угрожает государственной безопасности. Сейчас это кажется просто словами, на самом же деле это разогрев публики. Нам внушают, что Руцкой и компания — опасные люди, преступники, их надо нейтрализовать. Уверен, сейчас ведутся переговоры, но никто уступать не собирается, и тогда Ельцину останется только убрать Верховный Совет указом.

— Он его не подпишет, — уверенно заявила мама.

— Ельцин-то что угодно подпишет, — возразил папа.

— Ну, не что угодно… — заметил я. — Но Совет распустить — на его месте самое логичное.

— Не будет он этого делать, — мама покачала головой. — В Совет депутатов люди выбирали. Как их можно разогнать? Народ же сразу поднимется.

— Поднимется, — согласился я. — Пока что все помнят август девяносто первого. Кто-то за коммунистов, и хочет вернуть все, как было. А другие — за Ельцина и демократию. Так что у тех и у тех будут сторонники, которые будут готовы доказывать свою правоту с кулаками.

— Милиция разберется, — вставил свои пять копеек Валерка. — Если у нас тут кто-то будет отношения выяснять, мы их быстренько упакуем.

— А у нас никто и не будет, братуха, — я посмотрел на него. — Все дела будут в Москве решаться. И потом… как ты думаешь, за кого милиция?

— Ну… — кузен почесался затылок. — За народ.

— А вот и неправильно, — я покачал головой. — Милиция, полиция, жандармерия — неважно, как назвать — призвана защищать государство. Власть. И реальная власть сейчас в руках президента. Сторонники Белого дома обречены. Ну… на мой взгляд.

Поняв, что увлекся, я смазал свое утверждение, превратив его в смелое предположение.

— Если поднимутся офицеры, — заметил папа, — еще неизвестно, кто обречен. Армия-то ведь как раз и может нарушить баланс сил, выбрав правильную сторону.

— А какая сторона правильная? — вдруг спросил Серега, и в кухне воцарилась неловкая тишина.

— Сторона правды, — я взъерошил младшему брату волосы. — Потому-то она так и называется.

Я-то думал, что этого окажется достаточно, но педагог из меня пока так себе. Ребенок любого взрослого в тупик может поставить! Одними только вопросами.

— А где правда? — тут же спросил Серега. — У президента? Или у Совета?