Камень Дуччо

– Ну что, можно отпускать? – крикнул Джулиано да Сангалло.

Сорок рабочих при помощи системы канатов и подъемного блока устанавливали все еще закутанную парусиной статую на новую повозку: простой, выровненный дощатый помост, уложенный на катки из четырнадцати промасленных бревен одинаковой толщины. На помосте надежно закреплена прочная и крепкая деревянная конструкция наподобие клети, в которой будет подвешена статуя. Давид поедет к месту назначения в вертикальном положении, как предполагается, слегка покачиваясь на канатах, образующих подобие гамака.

Микеланджело в последний раз проверил деревянную конструкцию и канаты. Затем крикнул:

– Порядок! Давайте.

Рабочие отпустили статую. Давид повис в своем гамаке. Деревянная конструкция застонала и просела под неимоверной тяжестью изваяния. Послышался скрип. Дерево крякнуло, затрещало. Микеланджело хотел закрыть глаза – он не вынесет, если конструкция поломается и его мрамор разобьется о землю. Но он не нашел в себе сил ни отвернуться, ни даже моргнуть.

Наступила тишина. Конструкция держалась.

Давид в гамаке тихонько покачивался.

– Сработало! – воскликнул Граначчи, и удивление слышалось в его голосе. Сангалло рассмеялся.

Микеланджело удалось выдохнуть. «Ну вот, теперь ты готов идти на битву», – мысленно сказал он Давиду.

Рабочие на радостях обменивались рукопожатиями и хлопали друг друга по спине. Микеланджело выкрикнул: «Andiamo», и из сорока глоток вырвался торжествующий клич. Теперь можно было двигаться.

Основная масса рабочих толкала платформу с Давидом вперед по скользким бревнам, а двое забегали назад, поднимали освободившееся бревно и перетаскивали его под передок конструкции. Все опять налегали на платформу, та продвигалась, и двое мужчин снова переносили бревно вперед. Такими темпами путь, который можно преодолеть за десять минут неспешной прогулки, займет бог весть какое количество человеко-дней. Но Давид полз вперед, и Микеланджело убеждался, что его задумка работала. Пока они преодолевали бугристый двор мастерской, Давид плавно покачивался на канатах, неуязвимый для толчков и тряски.

Изгородь вокруг мастерской облепили толпы любопытных, все хотели поглазеть, как передвигают гигантское изваяние к месту назначения. Лавочники, служанки, крестьяне, матери с детьми без умолку болтали, делясь впечатлениями и даже на радостях распевая песни. В первый раз после наводнения Микеланджело видел своих сограждан такими счастливыми.

Давид уже был готов преодолеть на своих катках ворота соборного двора и выехать на улицу. И вдруг всеобщей эйфории пришел конец.

– Traditore! – раздался голос из задних рядов, и через изгородь, вращаясь в воздухе, полетела брошенная сильной рукой бутылка. Она упала у ног Давида и разлетелась вдребезги. Толпа начала кричать и причитать, а сзади послышалось:

– Viva i Medici!

Шепот ужаса пробежал по толпе. «Medici, Medici, Medici», – передавалось из уст в уста.

Когда-то в юности Микеланджело считался любимчиком властительного семейства Медичи, а теперь их сторонники ополчились на него и его творение. Мир перевернулся с ног на голову. Микеланджело вскарабкался на платформу и с высоты стал вглядываться в лица, отыскивая вандала.

– Эй, кто там хочет драки? – крикнул он. – Выходи и схватись со мной!

Никто не вышел. Граначчи и Сангалло принялись собирать осколки. Над толпой повисла мрачная тяжелая тишина.

– Не лучше ли на денек отложить перевозку? – спросил Сангалло, дрожа от страха. Несколько рабочих позади него закивали в знак согласия.

– Это еще почему? – поинтересовался Микеланджело. Давид даже не покинул двора мастерской, а они уже готовы все прекратить? – Перевозка только началась. Зачем нам останавливаться?

– Микеле, мы и так сегодня много сделали. Безопасно подвесили статую. Платформа двигается вперед, и дело у нас явно идет на лад, вот только… – Граначчи забрался на помост и обнял Микеланджело за шею. Точно так же он поступал и в юности, когда они сталкивались с невзгодами. – На Давида напали. Давай-ка прервемся. Хотя бы до завтра.

– Из-за того что один трусливый вандал швырнул в него одну пустую бутылку? – От ярости и волнения кровь гулко стучала в висках у Микеланджело.

– Figlio mio, – мягко обратился к Микеланджело Содерини. – Они, возможно, правы. Пока Давид находится во дворе Собора, вряд ли кто-то решится напасть на него и навлечь на свою голову гнев Господень. Но стоит ему покинуть мастерскую, покинуть священную землю Собора и оказаться на улице…

– Эта вот бутылка, – Микеланджело взял из рук Граначчи осколок, – подтверждает, что и здесь Давиду небезопасно.

– По крайней мере, пока он здесь, мы можем запереть ворота на ночь, – рассудительно заметил Джузеппе Вителли.

Арочный свод ворот заранее сняли, иначе Давид не прошел бы в проем по высоте, но створки оставили, чтобы ночью воришки не растаскивали сваленный на дворе рабочий инструмент.

Содерини и Граначчи согласно закивали.