Камень Дуччо

– Ну, предположим. Предположим, здесь он проведет в безопасности ночь. А что дальше? – Микеланджело не мог поверить в то, что они и правда готовы от всего отказаться и разойтись. – Что насчет завтра? И послезавтра? А когда Давид уже займет свой пьедестал у входа в городской совет – что будет? Думаете, Бог отвернется от него только потому, что он покинет освященную землю Собора? Считаете, наши сограждане-флорентийцы не сумеют защитить его? – Слова Микеланджело передавались от передних рядов к задним, как евангельская весть во время пасхальных торжеств. Как проповедь. Он надеялся, что его речь достигнет и ушей притаившихся в толпе вандалов. – Если Флоренция не может защитить его там, – Микеланджело указал рукой на улицу, – значит, Флоренция вообще не сможет защитить его, нигде. И значит, Давид обречен на гибель. А если он обречен, то лучше уж я сам его разобью. – Микеланджело выхватил из сумы тяжелый молоток. – Пусть погибнет от моей руки, чем от чьей-то чужой!

– Возьми себя в руки, мальчик, – сказал Джузеппе Вителли.

– Все, Микеле. Остановись. – Граначчи знал, что его друг всего лишь брал их на испуг.

– Путешествие Давида началось сегодня, сегодня же и продолжится. – Микеланджело отшвырнул молоток в грязь. – Пусть принимает бой. Пусть покажет, на что способен. Мы едем. Едем прямо сейчас. Andiamo.

Они передвигали статую еще четыре часа, выкатили ее из двора мастерской и маневрировали, готовясь завернуть за первый на их пути угол. Солнце уже садилось, и Микеланджело объявил, что на сегодня работы окончены. Как бы ему ни хотелось двигаться без остановки до самого конца их дороги, он понимал, что это глупо. Все устали, а уставший человек делает ошибки. И даже совсем маленькая ошибка могла стоить Давиду его мраморной жизни.

Рабочие разошлись по домам, но Микеланджело не мог заставить себя уйти.

– Andiamo, mi amico, – позвал его Граначчи, устало улыбаясь.

– А вдруг Содерини прав? Вдруг Давиду здесь угрожает опасность? – Внезапно Микеланджело показалось, что в густых тенях по краям улицы затаилось больше опасностей, чем в самом неблагополучном квартале Рима, куда ночью не рисковали соваться даже проститутки и карманники. – Я остаюсь, – решительно ответил он другу. – Сейчас весна, значит, ночь будет теплой, похоже, и дождика не ожидается.

– Да брось. Все с твоим Давидом будет в порядке. А тебе нужен хороший отдых.

– Я так беспокоюсь за него, что все равно не засну.

Граначчи положил руки на плечи Микеланджело.

– Послушай. Ты и твое хорошее самочувствие – главный залог успеха нашего предприятия. Ступай домой. Поешь. Поспи хоть немного.

– Я не могу оставить его одного.

Граначчи вздохнул.

– D’accordo, я остаюсь здесь.

– Что?

– Тебе нужно отдохнуть. А я посторожу его.

– Но ты тоже валишься с ног от усталости.

– А ты куда более важен для дела, caro amico. – Граначчи забрался на платформу и устроился у ног покоящегося в своем гамаке Давида. Микеланджело хотел было возразить, но Граначчи на корню пресек спор: – Даже не начинай. – Он снял с себя плащ и свернул его валиком, соорудив себе подушку. – Помнишь, как однажды, когда мы были еще мальчишками, я стащил твои рисунки, показал мастеру Гирландайо и заставил его взять тебя в ученики? Я все это проделал тогда, потому что верил в тебя. Сейчас для тебя настал момент подтвердить, что я тогда был прав. Ступай домой. Выспись. Не ради себя, так хотя бы ради Давида.

Микеланджело ужасно боялся оставлять Давида. Но верный Граначчи будет рядом, чтобы защитить его.

– Не спускай с него глаз.

– Буду беречь как зеницу ока.

Леонардо

Дверь за ней неслышно закрылась. Она подняла голову, откинула капюшон темно-синей накидки. Он стоял в центре флорентийского баптистерия, расположенного рядом с собором Санта-Мария-дель-Фьоре, – изящного восьмиугольного здания без перегородок и колонн. Леонардо и Лиза были одни в этом огромном пустом пространстве.

Леонардо не представлял, как она отреагирует на его письмо с просьбой о встрече наедине в баптистерии. Он невероятно обрадовался, когда она ответила согласием, а потом занервничал, получив утром ее записку о том, что она сможет прийти сегодня вечером. Ее супруг, писала Лиза, пойдет поглядеть, как перевозят гигантского Давида Микеланджело, а потом отправится на пирушку с другими торговцами. Макиавелли снабдил Леонардо ключом от баптистерия, и, когда святые отцы заперли помещение на ночь, маэстро воспользовался ключом и тихонько проскользнул внутрь. В ожидании Лизы он зажег несколько свечей – в добавление к лунному свету, льющемуся через окулюс.

Теперь, оказавшись наконец лицом к лицу с ней, Леонардо хотел было поблагодарить ее за согласие встретиться, но она опередила его.