Примчались откуда-то Мев и Келли, Донал и задыхающийся Ризи, и Мурна выбежала из дома. И лишь Бранвин стояла неподвижно, сжав руки и пытаясь усмирить биение сердца, ибо то были Арафель и Лиэслиа.
Всадники подъехали к изгороди. Они были все в зеленом, и серые плащи были наброшены на плечи, и свет исходил от них, словно солнце освещало далекие холмы. У них были луки и мечи, но ехали они без поводьев, и когда они спешились у ворот, их кони исчезли, как они всегда исчезали.
Собравшийся люд окружил их кольцом – так было всегда – люди хотели посмотреть, но в то же время боялись их и потому молчали.
– Ризи, – сказал Лиэслиа, протягивая свою руку. – Донал, – он обращался к ним, как к друзьям, с которыми давно не виделся. Он обнял детей и прикоснулся к их лицам; и на левой его руке был виден шрам, словно бледная звезда. Они поцеловали его в щеки, а он приник губами поочередно к их лбам.
Бранвин сжала руки. И тогда он взглянул на нее и подошел к крыльцу, где она стояла. Глаза у него были серыми, не такими, как у Кирана, – ничто в нем не напоминало человека, которого она любила, – кроме нежности, с которой он взял ее руку и поднес к губам, кроме взгляда, который говорил: «Я был его другом. Он любил тебя. И до сих пор любит».
– Бранвин, – промолвил он. Он отдавал ей честь, этот князь Вина Ши, который был древнее холмов, окружавших их, и моложе рассвета. Она была прахом и знала это. Но он научился любить этот прах. Ибо он носил сердце Кирана, глубоко затаенное в своем.
– Пойдем, – сказал Барк, – пойдемте, сядем и выпьем. Леннон, где твоя арфа? Милости просим всех.
И они подошли к большому столу во дворе. Граги тут же утащил лепешку и кружку эля и уселся на изгороди наблюдать за всем. Рядом устроилась лиса, ее темные глаза светились мудростью. На столе стояли молоко и мед, лепешки, эль и сидр, и горы желтого масла такого же, как желтые цветы, распустившиеся у ручья. Рядом с Бранвин были дети и ее друзья, и все, что имело смысл в этом мире – и она снова почувствовала себя счастливой.
– Все ли хорошо у тебя? – спросил Лиэслиа.
– Все хорошо, господин эльф, – ответила она.
– Фиатас вернулись, – вдруг вмешалась Мев.
– Что же, – сказала Арафель. – В том, что это случится, можно было не сомневаться. – Она потягивала сидр, и улыбка блуждала на ее лице. – Следите за деревьями, – промолвила она.
– Мы любим их, – ответил Барк. – И ухаживаем за ними.
– А изгороди? – спросила Арафель.
– Они крепко стоят, эльф.
– И это правда. – Глаза ее светились, и свет отражался в камне на ее груди. – В следующий раз я привезу вам дикого меда. Граги любит свою плошку и кружку эля, но больше всего он любит поля, о человек. Ради них он трудится. И потому пусть стоят твои изгороди. Но однажды на восходе луны пение раздастся из твоего ручья, и ему не нужны будут плошки, и не будет в его сердце места изгородям. – Она отставила кружку. – Да цветут твои ручные деревья, сосед. Да процветают те, кто заботится о них. Да пребудет удача с вами и со всеми теми, кто сам обретет ее.
– Со всеми нашими друзьями, – добавил Лиэслиа, который был немногословен. – Когда вы поедете на юг, я отправлюсь с вами и покажу вам многие чудеса.
– А нам? – тут же спросила Мев.
– Еще не сейчас, – ответила Арафель. – Но вскоре, вскоре… А мои дары вам – как они?
Мев грустно посмотрела на Бранвин, и взгляд Келли предвещал что-то – открытие тайн, долго хранившихся от нее. И сердце Бранвин заныло от взгляда дочери. «Я люблю вас», – хотела сказать она своим детям, но она была обречена любить Ши, зеленую магию, все то, что невозможно было удержать.
– Я люблю вас, – прошелестели ее губы, и она договорила про себя: – «Даже если мне предстоит потерять вас сейчас».
Они достали свои дары – но то уже были не листья – они превратились в лучезарные камни, полные света.
– Они изменились, – сказал Келли Ши. – Они стали такими в тот самый день.
– Как и Митиль, – промолвила Арафель. – Это было единственное деревце, рожденное во времена человека. Вы несете в себе ее жизнь: она никогда бы не появилась, если б новые Ши не родились на свет. Даже отец ваш не знал, сколь вы бесценны. Теперь в этих камнях заключены ваши сердца; будьте осторожнее с ними, чтобы они сохранились такими, какие есть.
Она устремила свой долгий серый взгляд на Бранвин, и ветер застыл, и все замерло от него.
– Это место будет держать тебя столько, сколько захочешь. Если захочешь, навсегда. Но послушай моего совета – уходи.
– Куда? – спросила Бранвин. – Куда мы можем пойти? Кер Велл у наших врагов, не так ли?
– Разве ты все еще не поняла, что ты за морем? – спросил сидевший рядом Барк. – Что эта земля покинула мир?
– Значит, мой отец… – начал Ризи. – Мой дом…
– О, твои горы здесь, – сказал Лиэслиа. – Лес, долина и все-все-все, стоит Каванаку зазвучать в человеческом сердце. В мире ничего не изменилось. Он не заметит потери крохотного уголка. Твои горы, Кер Велл и Донн, Дун-на-Хейвин королей… люди могут вспахивать землю, залечивать шрамы и жить в мире с Элдом… Разве вы не видели здесь чаек? Они прилетают оттуда, из-за ветра.