Камень. Книга 6

Натягивание камуфляжа и шнуровка берцев не заняли много времени, и я покинул свою комнату, сунув ключ от двери в один из кармашков. В коридоре была самая настоящая толкотня — курсанты, как и я, тоже покидали свои комнаты и быстрым шагом направлялись в сторону лестницы, а вот ко мне «против течения» приближался вчерашний курсант Зверев, командир первого отделения, с которым я так демонстративно отказался жить. Судя по всему, именно этот несостоявшийся сосед меня и разбудил и все это время караулил ничего не понимающего в местных реалиях «некомбатанта» в коридоре. Хотя я бы на его месте поступил точно так же.

— Ваше императорское высочество, нам туда. — Он указал мне очевидное направление движения.

— Спасибо, командир, — кивнул я и протянул руку. — И называй меня просто Алексей, без всяких там высочеств.

— Понял, Алексей. — Зверев обозначил улыбку и пожал руку. — Называй меня Евгений или Женя. Пойдем?

— Пойдем.

Мы миновали коридор, спустились по лестнице, вышли на улицу и влились в толпу курсантов, текущую в сторону спортивного городка, находившегося на некотором отдалении за зданиями общежитий, ближе к лесу. Не знаю, было ли подобное расположение повсеместной практикой в военных училищах, но оно явно должно было «провоцировать» курсантов на поддержание себя в хорошей физической форме.

— Евгений, мне вчера капитан Уразаев говорил, что по распорядку дня подъем в 06.30, так почему встали мы в шесть? — спросил я.

— Мы же первый курс, ваше… Алексей, вот периодически и гоняет нас капитан, — пожал плечами Зверев. — Я сюда после суворовского училища поступил, так что привычный, а вот кто из обычных лицеев, так те до сих пор приспособиться не могут, особенно к тому, что жизнь вся по минутам расписана. Ну и с физухой у некоторых проблемы, особенно у девчонок… Но ничего, — хмыкнул он, — как показала моя учеба в суворовском, до конца курса все втянутся, никуда не денутся, еще и нам фору давать будут.

— Понял, — кивнул я.

И замолчал — про все остальное еще успею расспросить, многое узнаю «по ходу», да и лицо необходимо держать и особо не выделяться на общем фоне, чтоб остальным курсантам не казаться здесь чем-то инородным.

Курс выстраивался сразу же за спортивным городком, освещение которого позволило хоть как-то рассмотреть тех, с кем мне придется учиться в ближайшее время. Недалеко от строя прогуливался капитан Уразаев, рядом с которым стояли три ящика с непонятным содержимым.

Судя по моим общим впечатлением и по тому, что за нами со Зверевым на построение шло не так много народа, на курсе насчитывалось под сто пятьдесят курсантов. Какой процент был женским, я ответить затруднился, потому как все красовались в одинаковым камуфляже. Зато ни у кого не возникло проблем с идентификацией моей скромной персоны: строй заволновался и зашумел, и все эти сто с лишним пар глаз обернулись в мою сторону. Вздохнув, я остановился, сделал «одухотворенное лицо», вскинул вверх правую руку со сжатым кулаком и заорал единственную фразу, которую знал на испанском:

— No pasaran!

— No pasaran! — взревел строй, над которым поднялся целый лес рук со сжатыми кулаками. — No pasaran! — судя по всему, эту фразу, литературный перевод которой означал «враг не пройдет», знали все.

Через несколько секунд, когда курс более или менее начал успокаиваться, а я пошел вслед за Зверевым, послышался рык капитана Уразаева:

— Молчать! Молчать, я сказал! Я вам не позволю тут неуставные реплики выкрикивать на языке вероятного противника! Развели тут мне, понимаешь, иностранную агитацию с элементами вражеской пропаганды! На чухонских диалектах будете себе язык ломать на соответствующих занятиях и в тылу противника во время согласованных с вышестоящим командованием туристических поездок! А я не позволю мне тут! Быстро построиться! Курсант Романов, вас это в первую очередь должно задевать!

— Виноват, господин капитан! — козырнул я, оценил сленг курсового офицера, еле сдержал смех и «припустил рысью» за Зверевым.

Через пару минут курс стоял в полном составе, я даже умудрился рассмотреть трех весьма симпатичных и высоких девушек, входящих в состав моего первого отделения.

— Равняйсь! Смирно! — проорал Уразаев. — Ну что, голуби и голубки мои винтокрылые! Вчера вечером поперек всех писаных и неписаных разнарядок, а главное, в нарушение Устава в мужском общежитии состоялось групповое и циничное употребление горячительных напитков. Это залет, бойцы! — Он оглядел строй. — Думаю, ни для кого на курсе не является секретом, кто именно нарушил безобразия столь вопиющим образом, но отвечать за действия отдельных несознательных элементов будете вы все и дружно вместе!

Уразаев замолчал и двинулся в нашу сторону. Остановившись напротив, он уставился на меня «тяжелым» взглядом. А я все еще боролся с желанием заржать: капитану в этих «психологических» играх было даже до моего любимого воспитателя как до Китая раком, и это я еще молчу про деда Михаила и не к утренней зорьке упомянутого деда Николая.