— Слушайте меня внимательно, господа, и запоминайте! — совершенно безэмоциональным тоном произнес молодой Романов. — При возникновении любой нештатной ситуации, при малейшем намеке на таковую я вам приказываю
Оба колдуна невольно вытянулись:
— Никак нет, ваше императорское высочество!
— Это касается всего времени проведения операции: и пути до точки, и возвращения домой. Прошу обратить особое внимание на полет: в воздухе вы будете находиться в самом уязвимом положении с точки зрения возможностей защиты, так что не расслабляйтесь ни на секунду. Иван Олегович, можете посвятить батюшку Владимира в некоторые подробности нашего с вами последнего совместного полета во Франкфурт, чтобы батюшка проникся всей серьезностью ситуации.
Угроза стала отступать, и Кузьмин с некоторым облегчением выдохнул:
— Сделаю.
— Идем дальше, господа. Ставлю вас в известность, что на все время проведения операции я постараюсь вас… дистанционно прикрывать. Ну, если угодно, быть все время рядом… Страховать, одним словом. Поняли, что я имею в виду?
— Поняли.
— Постараюсь вам не мешать и не отвлекать, но, если почувствуете мое присутствие, тревогу бить не надо. Не знаю, насколько хватит моих скромных сил, но постараюсь до вашего возвращения продержаться. И еще одно, господа, — великий князь растянул губы в некоем подобии улыбки, а уровень угрозы вновь скакнул до едва терпимого, — если вы в нештатной ситуации решите не пользоваться моей помощью, а положитесь на собственные силы и выживете, так и знайте: по возвращении я вас двоих лично завалю с особой жестокостью, как лиц, нарушивших приказ в военное время. Потом пойду в церковь, поставлю свечки за упокой, и на этом все мои волнения по поводу вашей безвременной кончины закончатся. Перспективы я описал доходчиво?
— Так точно, ваше императорское высочество!
Когда великий князь удалился, Иван Олегович поежился:
— Это Алексей Ляксандрович за нас всех таким вот образом извращенно переживает… А теперь прикинь, твоя святость, что эта великокняжеская отморозь с нашими родичами сделает, если мы вообще не вернемся…
Живое воображение батюшки тут же услужливо нарисовало соответствующие кровавые картины расправы обезумевшим Алексеем Романовым над любимыми родичами Владимира, и только очередным усилием воли он заставил себя подумать о шуме прибоя, о запахе моря и о том, какого великолепного лобстера им вчера подали на ужин…
***
После того как вся «группа захвата» убыла на минивэнах в аэропорт Ниццы, мы со старшими Романовыми и в сопровождении дворцовых с валькириями решили прогуляться пешочком до гостиницы, чтоб, значит, в полной мере насладиться тишиной и свежестью утреннего воздуха в Монако. Постепенно завязался и разговор, и касался он, что характерно, моей скромной персоны:
— Переживаешь, Алексей? — улыбался дед Николай.
— Переживаю, — не стал скрывать я. — Надо было меня все-таки вместе с группой отправить, а не здесь держать.
Царственный дед хмыкнул:
— По твоей логике получается, что и мне с твоим отцом и дедом Владимиром, учитывая нашу с ними стихийную мощь, следовало в Испанию отправиться, чтобы, значит, захват и доставка в Монако тех трех злодеев, напавших на наше посольство, прошли со стопроцентной гарантией успеха? Ты это хочешь сказать, внучок?
Я поморщился:
— При всем уважении, государь, но только мое участие в операции, а не ваше с отцом и дедом Вовой, давало бы практически стопроцентную гарантию успеха.
Император хохотнул и обратился к цесаревичу:
— Саша, ты же мне говорил, что провел с сыном разъяснительную беседу по поводу того, что его на всех не хватит. И вроде как Алексей с твоими доводами даже согласился.
— Беседу провел, государь, — родитель кивнул, — и Алексей согласился с моими доводами, но с Испанией случай особый: в группе и любимый воспитатель сына, и любимый дед Михаил, и Ванюша, к которому Алексей уже успел прикипеть, и друзья-подружки. Вот сын и переживает.
Царственный дед нахмурился и продолжил уже совершенно другим тоном: