Камень/море

– Ненавижу таких, как ваша Влада. Копия нашей англичанки. Я воевала с ней так, что школа тряслась. Пока вообще ходить не бросила. Английский я на отлично знала, но ей не доказать было. Испортила мне аттестат, сука, – Дашка опускает фужер на стол с такой силой, что я пугаюсь: не подломилась бы тонкая ножка.

– Нет, в этом Владу не упрекнешь, – подхваченное у детей прозвище на язык ложится легко, – оценки она ставит по знаниям.

– Зато гнобит и ярлыки раздаёт, – Дашка сурово сжимает алые губы, достаёт из сумочки пачку сигарет.

– Я не чувствую в ней злобы. Думаю, она сама не понимает, что задевает их. Время изменилось, по высокой советской мерке нынешних детей не перекроишь, а она все пытается.

– Ну и на свалку её тогда, – меня передергивает. С одной стороны, важно уйти вовремя. С другой – каково быть человеком выброшенным?

Дашка щёлкает зажигалкой. Я возмущённо показываю ей: вали на балкон.

Тут в разговор включается до сих пор молчавшая Ксю:

– Школа – ад. Я бы даже сейчас порог не переступила. Я была фриком, странненькой. Меня тюкали одноклассники, старшеки. Учителя молчали. Как думаешь, могли они и правда не видеть?

Нет. Может, не сразу, но не заметить нельзя. Мне странно. Не могу представить Ксю, яркую, творческую, жертвой буллинга. Мы позже познакомились. Но постоять за себя она может, это я точно знаю. Неужели потому и может, что пришлось научиться?

– Вот и я думаю, что нет, – Ксю качает головой.

– Всё, достало! Я на перекур и никаких потом разговоров о работе! – Дашка выбирается из-за стола и топает на балкон.

Чувствую, как что-то сдвигается во мне.

***

Марина:

23 апр в 23:15

В литературе есть произведения о борьбе человека с системой. Условно их можно поделить на два типа: система съедает человека и человек разрушает систему. Как вариант – вырывается из неё. Но что делать, если ты в этой системе увяз? Разрушить её до основания – утопия, в одиночку тут ничего не решишь. Вырваться? Я-то вырвусь. Но дети останутся. А за ними придут другие дети. И потому от идеи побега несёт трусостью.

Система стремится контролировать все: одежду, поведение, образ мыслей. Но юность невозможно загнать в рамки. Она захлестывает щебетом птиц, прорастает из любых рамок, как одуванчики сквозь трещины в асфальте. Так почему мы без конца пытаемся утрамбовать новое поколение в придуманные взрослыми границы?

Желаем уберечь от ошибок? Но ошибки нужны, они нас формируют как личность.

Мои ошибки – вот они. В этой комнате. Содранная побелка на потолке – отметины от скотча. Вырви глаз оранжевого. Им я намертво прилепила лет десять назад плакат группы Би-2 над кроватью. Прямо на свежевыбеленный потолок. Потом сдирала, размазывая по щекам слезы, под строгим маминым взглядом.

И во мне тоже есть эти отметины. Самая большая – обида на маму, которая не принимала моих увлечений. Стычки были из-за всего: чёрная одежда и шипы, цветные пряди в волосах, ночные гуляния с такими же пиковыми парнями. Сейчас я понимаю: это обычный конфликт поколений, беспокойство, как бы дочь дров не наломала. Плохая компания, наркотики и ранний секс, детский суицид – об этом твердил телевизор и болела мамина душа. Она же не верила, что баловались мы только пивом да мрачными стихами о смерти.

Понимаю. Но обида все ещё сидит внутри.

Так должен же быть некто, кто останется в системе человеком. Не сломается, не отгородится стеной сухих правил от юного поколения. Такие в каждой школе есть. Я знаю.

Хотела бы занять это место. Но порой. Порой каменею под слоем правил и потому не уверена, что не превращусь в изваяние во славу системы.

Комментировать

***

Весна разгулялась не на шутку. В нагретом кабинете жарко, несмотря на открытые окна. Рябиновая аллея красуется зелёными листочками. Свежими, как чуб Мотьки. Мои бэшки возятся, поглядывают во двор: там цветут яблони и веет прохладный ветер. В такую погоду уроки в тягость.

Но почему бы не попробовать? Откладываю учебник.

– Вам должна откликнуться Цветаева. Юная, гордая и свободная, как вы, – собираю их внимание на себя, как линза собирает лучи. Открываюсь, могу себе это позволить, потому что строки, написанные ею век назад, откликаются во мне. Дети это считывают сразу. Позволяю словам нести меня:

Кто создан из камня, кто создан из глины, —

А я серебрюсь и сверкаю!

Милена забывает про телефон, который надо бы спрятать от меня под парту. Забывает про сообщение, которое набирала тайком, наверное, своему парню. Ник перестаёт дергать ногой. Класс слушает и выдыхает вместе со мной:

Дробясь о гранитные ваши колена,

Я с каждой волной – воскресаю!

Да здравствует пена – веселая пена —

Высокая пена морская!

– Красиво, – шепчет Соня. – Почитайте ещё.

И я читаю. Останавливаюсь только тогда, когда эмоции переполняют окончательно. Мне хорошо. Я дотянулась до них. Строчками, написанными в иное время. Но все еще живыми. И разве не для этого я здесь?

Мотька вскидывает руку. Я киваю ему: спрашивай.

– Марина Николаевна, а правда, что у неё был роман с женщиной?

– Вот это поворот! – вставляет свои пять копеек Ник. Как всегда.