Камень на камень

Хмель терпеливо ждал, когда мы снова начнем, хотя и сгорбился, постарел. Раз только прислал жену, чего-то он прихварывать стал, как там со склепом, ему бы хотелось начатое довести до конца. А повстречается мне в деревне, только головой кивнет и идет дальше, самое большее спросит: ну когда ж? Но будто вовсе и не про склеп, а так, вообще. И любую отговорку принимал: мол, то, се, Хмель, а чаще всего — пока не откормлю свинью. Известно, свиньи — самое прибыльное дело. Если только не попадется какая прорва, а так — восемь месяцев, и на скупочный пункт. Ну корми, корми, да поспеши, а то не успеешь. А я если и выкормлю свинью, обязательно более важные находились траты, то налог, то наперники, одежку для Михала к зиме, много чего, или уголь выкупать подойдет срок, а склеп мог еще подождать, никто, слава богу, помирать не собирался. Много свиней я и не заводил, одну-две от силы. Свиней держать — надо, чтобы женщина в доме была, мужику одному не справиться. Хотя иногда я подумывал, не взять ли ссуду, построить свинарник голов на сто и растить поросят на продажу, как некоторые у нас делали. Не свиней, так что другое, но только для заработка. Чамчага, к примеру, растяпа растяпой, а завел овец. Никто раньше в деревне овец не держал. Были до войны, но в усадьбе. Чамчага даже стричь научился. В первый раз, правда, так бедняг изуродовал, как если б их волки покусали. Но теперь сам стрижет, баба его прядет, дочки свитера вяжут, и все ходят в Чамчагиных свитерах. Или Франек Кукля — разбил сад и яблоки тоннами продает. Яблоня к яблоне у него стоят, рядами, как коровы в просторном хлеву. И притом в одном ряду один сорт, в другом другой. Ни единое деревце из ряда не высунется и не перерастет соседнее. Чистехонькие, точно он их каждый день скребницей чешет. Кажется, и веток у всех поровну, а где больше было, видно, что обрублены. И на всякой яблоньке будто одни только яблоки растут, без листьев, без веток, без ствола и даже без земли. Только уж очень тихо в этом саду, ни пчела не зажужжит, ни птаха не защебечет, одни яблони, яблони, яблони. Я Франеку раз сказал:

— Сад у тебя ничего. Но невеселый какой-то.

Он засмеялся:

— Хе-хе-хе! На что мне веселый! Лишь бы доход давал.

Может, так оно и нужно. Иногда я даже видел, как вхожу в свинарник голов на сто, а там бело от свиней и только набитые животы колышутся. И все это мое. Но долго такие мысли в моей голове не задерживались — на что мне столько денег? Строить я ничего не собираюсь. Оставлять некому. Одна-две, и хватит. За свиньями уход требуется. Себе можно не сготовить. Съешь кусок хлеба с молоком или с грудинкой, а свиней надо кормить, да по два раза на дню. Я бы, может, и этих одну-две не держал, но опоросится у кого-нибудь в деревне матка — возьмешь? Бери. Прожорливые, хорошо будут вес набирать. Или поедешь на ярмарку, а с ярмарки возвращаться на пустой телеге тоже глупо, пусть хоть поросенок с тобой возвращается.

Раз меня Фелек Мидура уговорил, даже денег сразу не взял, потом, мол, когда будут. Или еще как-нибудь сочтемся. Лошадь мою он весной на пахоту возьмет, а то ему на своем угоре с одной тяжело. Или я ему зимой сена дам, у меня луг есть, а он свой продал. А не сено, так картошку. Бери, бери, рыльца коротенькие, уши махонькие, жрать будут хорошо, уже сейчас не оторвешь от сосков. И я взял одного.

Сущая прорва оказался поросенок, жрать за двоих жрал, а в весе не прибавлял нисколько. Целый год я его откармливал, а он все был с кошку. Хуже нету, чем такой, — и забить жалко, и дальше растить глупо. Да и как забьешь, когда его на руки, точно ребенка, можно взять, за что ж забивать? И привык я к нему за год. Визгуном прозвал. Как-то само собой так получилось. Вечно ему твердил, не визжи, не визжи, отсюда и Визгун. Чего-то мне не хватало, покуда я его никак не называл; не станешь же каждый раз говорить только: не жри, все равно жратва пропадает впустую. Если б еще у меня их много было, необязательно придумывать клички. Но он один, словно перст божий, промежду лошадью и коровами, должен как-то зваться. Иной раз сядешь в хлеву и глядишь, как он лопает. И даже если незнамо как обозлишься, что не растет, быстро отходишь — больно уж приятно было смотреть, как он наворачивает, но однажды меня такое зло взяло, что я оттащил его от корыта, схватил в охапку и отнес Мидуре.

— Держи, паразит, забирай назад этого оглоеда. Не зря ты денег не просил. Любуйся теперь, своих-то небось уже распродал.

На другой день утром выхожу из хаты, глядь, а мой Визгун бегает по двору, жратву вынюхивает. У меня на душе потеплело.

— Визгун! — позвал, а он шмыг ко мне. Я даже удивился. Вроде бы поросенок, а вот поди — привязался к человеку, видать, какой-никакой разум имеет. Хотя могло и так быть, что Мидура его ночью во двор подбросил, чтоб я подумал, поросенок так ко мне привязался. Но обратно я уже его не понес. Чтоб снова Мидура пришел, подбросил? На его, поросячье, счастье, судьбу я ему еще не определил, вдруг когда-нибудь вырастет свинья — не так будет обидно.