Камень на камень

И так почти со всем. Ничего легко не давалось. Яму понадобилось вырыть, чтобы Хмелю было где повернуться, три метра на три, полтора в глубину, тоже несколько месяцев проволочки. Раньше я б никого не стал просить, сам бы взял и вырыл. Но как на таких ногах, да с палками, вдобавок только что из больницы? Надо было кого-то нанять. Я и нанял этого мошенника Шатуна, потому что порядочного человека не так-то легко найти. Фамилия его Куртыка, но все зовут Шатуном. С сестрой, старой девой, хозяйство ведет, земли у них морга два, так сестра в поле, а этот с утра до вечера шляется по деревне, тут заработает, там стянет или кто-нибудь его угостит, и все время пьяный. И если даже не пьяный, то прикидывается пьяным. Здорово умеет прикидываться — кто его не знает, и не поймет, пьян он или не пьян. Но, видать, такому ему легче жить, чем трезвому. А может, он уже разучился непьяным быть. Все привыкли, что Шатун вечно хмельной, он был бы не он, если бы бросил пить. Подумаешь, какой-то там Ясек на двух моргах пополам с сестрой. А так и мужики над ним посмеются, и бабы пожалеют, и ребятишки, когда завидят, летят за ним. Шатун! Шатун! Шатун!

Встретил я его чуть свет возле часовенки. Я в поле за картошкой ехал. Он стоял руки в карманы. Глаза от солнышка жмурил, словно уже набрался, а может, так только, приманивал кого-нибудь, вдруг поставят.

— Тпр-ру, — остановил я лошадь. — Ясь, не выроешь мне яму под склеп?

Он поглядел, подмигнул, знать, учуял четвертинку.

— Что, помирать собрался?

— Когда-нибудь придется.

— Выроют тебе, когда помрешь, чего раньше времени заботишься?

— Я каменный хочу поставить, это надо заранее.

— А в каменном, думаешь, не сгниешь? Еще как сгниешь.

— Ну что, выроешь?

— А чего, я могу и под склеп, и под картошку, и творильную яму, известь гасить. Мне все едино, яму так яму. Только поставь чекушку.

— Поставлю и еще заплачу.

— Ты сейчас поставь. С утра пуще всего выпить хочется.

Дал я ему на чекушку, и мы уговорились, что завтра пойдем на кладбище и я покажу, где рыть. Но прошел завтрашний день, прошел послезавтрашний и еще дня три, а он так и не явился. Поплелся я тогда в деревню его искать. Зашел к сестре: Ясь дома? С утра был, но куда-то пошел. Может, он в шинке? Я в шинок. Как же, был, пива выпил, поставить ему никто не поставил, он и ушел. Говорил, у Бодулы будет яблоки снимать, попробуй там поищи. Я ковыляю к Бодуле. Ну, был, только на прошлой неделе, и нарвал-то всего ничего, одну корзину, а давай ему на четвертинку.

Наконец он мне попался, по дороге навстречу шел, но, едва меня завидел, сразу зашатался, вроде бы пьяный.

— Ты, черт тебя подери, обещался завтра прийти! А ну кончай пьяным прикидываться!

— Приду, чего орешь? Завтра еще впереди. — И подмигивает мне вроде бы хмельным глазом.

— Ух, я тебе сейчас этой палкой! Бери лопату и пошли!

Он даже не пытался противиться и шататься перестал. Дал я ему лопату, и мы пошли. Я показал, в каком месте, отметил, откуда докуда и какой глубины.

— И-и-и, это разве яма! Я думал, тебе в три раза больше нужна. К вечеру выроем. Готовь чекушку и пару соленых огурцов.

И еще при мне снял куртку, засучил рукава, а когда я уходил, даже на руки поплевал.

— Приходи, как закончишь, — сказал я.

Купил не четвертинку, а пол-литра и решил всю бутылку ему отдать — ну как еще понадобится. Огурцов у меня не было, я пошел к Валишке, она дала почти целую банку. Но какое там, ни в тот вечер не появился, ни на следующий. Пришел через неделю, с утра пораньше. Вижу, какой-то он смурной, а может, невыспавшийся.

— Ну что, вырыл?

— Вроде бы.

— Что значит — вроде бы?

— Ну, не до конца.

— Ты ж собирался к вечеру кончить?

— И кончил бы, да на корни наткнулся. Видать, от того вяза, что возле Косёрековой могилы стоит. Один здоровущий, с мою ляжку. А которые поменьше, тех и не счесть. Топор нужен. Я бы свой взял, да не нашел. Выпить есть чего?

Я себе думаю: Косёрекова могила от моей метрах в тридцати, да и откуда там вяз? Вяз только в самом углу кладбища. Неужто из такой дали дотянулись корни? Обманывает меня, сукин сын. Но если не дать ему выпить, он вовек не выроет.

— Ладно, выпей маленькую. — Налил ему с четверть стакана. — А остальное вечером, когда закончишь работу.

Лицо у него засияло как солнышко.

— Будет сделано. Я, скажу тебе, никого в деревне так не уважаю, как тебя. Твое здоровье. — Выпил, поморщился, тряхнул башкой.

— Ну иди, иди, — сказал я.

— Куда торопишься? У меня слово верное. Налей еще одну. После работы я могу и не пить. Не люблю даже, скажу тебе, после работы. После работы только спать хочется.

Я налил. Он выпил. Я снова налил. Так и не ушел, покуда дно не показалось в бутылке:

— Ну, теперь уж непременно вырою. Дай только топор.

И опять несколько дней ни слуху, ни духу. Я уж собрался за ним идти. Ну, думаю, гад, найду — разорву в куски. Чуял я, что он опять не закончил, не то б прилетел за деньгами, ну и за четвертинкой. А тут сели мы с Михалом завтракать — входит.

— Ты до каких пор, окаянный, будешь меня за нос водить?! Кончил или нет?!

— Почти.

— Что почти?!