Камень, ножницы, бумага

Мы сделали себе из подушек в гостиной что-то вроде большого гнезда и забрались в него смотреть по телику идиотский фильм под названием «Субботы супердействия». Разок поцеловались. Я отодвинулась и сделала вид, что смотрю кино. У меня в голове мелькнула та фраза, которую произносили мама и сестра Франциска, когда они говорили о сексе (хотя мама о сексе не говорила никогда, за исключением высказываний о чьей-то нежелательной беременности или критики в адрес некой девушки моего возраста, которой, по ее мнению, была предоставлена излишняя свобода). «Нужно не давать случая», – говорили они, превращая секс в нечто такое, что следовало держать под замком, бог знает где. И вот она я, посреди того самого случая во всей его красе, бесстыдно открываю дверь нараспашку самому страшному греху всего несколько часов спустя после того, как мама уехала в Майами, полностью мне доверившись. Эта мысль ракетой пролетела в моем мозгу и исчезла, и я еще теснее прижалась к Марито и поцеловала его. Нам не нужно было ни о чем говорить, ему ни о чем не пришлось меня спрашивать. Я расстегнула ему рубашку, чтобы коснуться его кожи, но касаний руками мне оказалось недостаточно, и я позволила себя раздеть, потому что хотела почувствовать его всем своим телом, обхватить его ногами, чтобы он мог ласкать меня всю целиком. Я совершала падение. Тело мое раскрывалось и теряло все границы, оно ныло, словно необъятная пустошь, которая внезапно в нем открылась и заполнить которую мог только Марито. Свой первый оргазм я испытала, широко распахнув глаза от удивления и вцепившись в его взгляд, чтобы знать, что не распадаюсь на части. Потом я плакала у него на груди, а он целовал мои волосы, мое лицо, слизывал мои слезы, смотрел на меня так, как никогда раньше. Но меня как будто рывком вернули обратно в этот мир, и я уже без всяких слов знала, что случившееся между нами связало нас навсегда.

Когда через три часа он сказал, что ему нужно выйти поговорить по телефону, я почувствовала, что душа у меня уходит в пятки. Ведь мы заснули, а когда проснулись, за окном уже было темно. Его лицо, слабо освещенное молчаливым экраном телевизора, выглядело очень серьезным.

– Звони отсюда, – предложила я.

– Отсюда не могу, но я быстро сбегаю до телефонной будки и вернусь.

Он не позволил мне пойти вместе с ним и не захотел поесть.

– Сейчас вернусь, – сказал он.

Уходя, он поцеловал меня. Поцеловал глаза, потом губы, обхватив мое лицо руками, и улыбнулся мне, прежде чем лифт закрылся. И снизу позвонил мне на домофон.

– Я люблю тебя, – услышала я в трубке домофона.

10

Первые часы я провела у телефона, время от времени поднимая трубку, чтобы проверить, есть ли гудок. Может, при разговоре по телефону, для чего он и вышел, ему сообщили какую-то плохую новость, и он обязательно мне об этом скажет, это всего лишь вопрос времени. Несколько раз я выходила на балкон. Уже третий день шел дождь, на улице было пусто, и светофор на перекрестке переключался с одного сигнала на другой ни для кого, машин не было; попеременно загорающиеся цвета отражались на мокрой мостовой. В три часа ночи мимо пробежал какой-то мужчина, потом – ничего.

Три раза я спускалась на улицу. Мне вдруг начинало казаться, что Марито идет ко мне, и я выбегала ему навстречу, чтобы видеть, как он приближается, или же чтобы заставить его прийти, как будто бы он мог не вернуться, останься я наверху, а мое присутствие внизу могло притянуть его, как магнитом. В один из этих походов в голову мне пришла мысль дойти до телефонной будки на улице Санта-Фе – может, он всё еще там?

Предположение, что Марито в течение двух часов говорит по телефону, было идеей совершенно абсурдной, но я так долго ее лелеяла, что мне и это стало казаться возможным. Но я не пошла. Было что-то такое в этих молчаливо мигающих светофорах, что заставляло мое сердце сжиматься. Угол моего дома внезапно стал враждебным, даже угрожающим. Сирена полицейской машины так меня напугала, что я снова вошла в подъезд и стояла там, глядя через окно на пустую улицу, пока меня не пронзила мысль о том, что если Марито мне позвонит, то трубку снять будет некому. От невозможности находиться в двух местах одновременно я расплакалась. Возможные объяснения граничили с бесконечностью.

Телефонный звонок я услышала, выходя из лифта, и вбежала в квартиру ровно в ту секунду, когда он умолк. До самого рассвета я ждала повторного звонка. Когда с улицы послышались первые утренние звуки, я уснула в кресле как была: обняв колени руками и в слезах.

11

Прошлой ночью я не заметила пятно крови на одной из подушек, но, когда на следующее утро я проснулась, при солнечном свете оно просто бросалось в глаза. По краям пятно уже потемнело, но в центре было еще влажным, ярким и блестело, как драгоценный камень. Увидев его, я снова заплакала. Была ли эта гнетущая тоска платой, которую мне придется заплатить за то, что мы с Марито занимались любовью?