Камень, ножницы, бумага

Сестра Франциска вела в нашем колледже занятия по катехизису. Она была тучной, с круглым лицом и толстым носом с прожилками, который ярко краснел, как только она начинала сердиться. Начиная с начальной школы каждый год она рассказывала нам историю Адама и Евы. Она просто зациклилась на первородном грехе. Понятно, что по мере того, как мы взрослели и переходили из класса в класс, ей приходилось несколько видоизменять изложение этой истории, но она не уставала вбивать нам в головы одно: как Господь создал древо добра и зла и установил запрет Адаму и Еве вкушать плоды сего древа; как змей ввел во искушение Еву, а Ева – Адама, соблазнив попробовать яблоко с запретного древа. Когда мы были во втором классе, сестра Франциска повесила на школьную доску репродукцию картины, где были изображены Адам и Ева в тот самый момент, когда Бог изгоняет их из рая. До сих пор помню впечатление, которое произвел на меня вид этих двоих с опущенными головами, прикрывающихся ладошками, потому что им вдруг стало стыдно разгуливать голыми. Они оглядываются на Бога, а Он, разгневанный, указует на них перстом, и они в страхе бегут от Него, ужасаясь всем тем карам, которые падут отныне на их головы и заставят страдать в наказание за то, что они согрешили.

Как-то раз я спросила: а почему же Господь, точно зная, что они согрешат, позволил им это сделать? Мне этот разгневанный Бог совсем не нравился. То, что он сделал, казалось мне чрезвычайно жестоким. Я представляла себе, как он прячется где-то в кустах, готовясь выскочить со своим указующим перстом и притвориться, что разочарован обманутым доверием, хотя прекрасно, с самого первого мгновения, знал, что всё это плохо кончится. Уже в средней школе я не удержалась и сделала на этот счет комментарий, который стоил мне постоянной, на веки вечные, ненависти сестры Франциски.

– Мне кажется, что это садизмом попахивает, – проговорила я очень тихо, но она меня услышала.

Я подумала, что сейчас она начнет креститься. Нос ее сделался похожим на красный фонарь.

– Бог создал нас по своему образу и подобию. И чтобы мы были подобны Ему, он был вынужден дать нам свободную волю, – произнесла она сдавленным голосом.

– А откуда в таком случае нам известно, что он не может избрать зло? – сказала я.

Сестра Франциска бросила на меня взгляд, словно на самого дьявола. Было очевидно, что мысль о том, что Бог мог бы предпочесть зло, даже на самом безопасном отдалении не мелькала в ее мозгу.

Звонок на перемену явился ее спасением.

– Позже мы обязательно еще к этому вернемся, – сказала она и, похоже, собиралась еще что-то добавить, но вместо этого спешно собрала свои бумаги и вышла из класса, прижав их к груди.

– Они тебя закопают, – предрекла Люсила Аткинс.

Собравшиеся вокруг нас девочки, похоже, разделяли ее мнение.

На следующий день сестра Франциска отозвала меня в сторонку.

– Всю ночь я молилась о том, чтобы Господь одарил тебя благодатью веры, – сказала она. – Через разум к Богу не придешь.

Хуже всего было то, что я и сама не знала, когда именно начала испытывать сомнения в том, что Бог добр и милосерден. И я чувствовала, что в некотором смысле она права, что попытки понять такого рода вещи – ужасный изъян, который не позволит мне стать счастливой.

Мы с Марито довольно часто обсуждали религию, и много раз в этот мой последний школьный год я приходила на уроки катехизиса, держа в рукаве высказанные им аргументы, многие из которых происходили из романа «Демиан» Германа Гессе – книги, которую он читал мне вслух и которая меня полностью заворожила. Идеи, почерпнутые из этой книги, поддерживали меня в состоянии нескончаемой войны с сестрой Франциской.

Однажды вечером, без всяких предупреждений, сестра Франциска послала моим родителям записку.

«Альма сходит с истинного пути веры», – сообщала записка. «Всячески рекомендую поговорить с ней в этот трудный момент ее христианской жизни».

Мама зачитала мне эту записку в машине в пятницу вечером. Они приехали, чтобы встретить меня после уроков и отправиться на остров. Подобного рода разговоры явно не входили в перечень моих желаний, но мне пришлось, сидя на заднем сиденье, рассказать им о своих дискуссиях с сестрой Франциской. Папа смотрел на меня в зеркало заднего вида, а мама, крайне рассерженная, то и дело оборачивалась, а потом снова устремляла взгляд прямо перед собой и качала головой из стороны в сторону.

– Тебе бы лучше почитать святого Фому Аквинского, – сказал папа. – Будет куда полезнее, чем молитвы сестры Франциски.

Мама чуть не испепелила его взглядом.

– Не вижу здесь абсолютно ничего, что могло бы тебя позабавить, – сказала она.

В заднем стекле машины быстро мелькали кроны деревьев, и я легла на сиденье, чтобы их видеть.

– Два сумасшедших сбежали на мотоцикле из сумасшедшего дома, – начала я анекдот. – Один говорит: «Как быстро бегут деревья». А другой ему отвечает: «Да, как вернусь, стану деревом».

– И кто только забивает тебе голову подобной ерундой? – спросила мама.

– Что ты имеешь в виду? Анекдот о сумасшедших?

Мама обернулась ко мне – сердитая.