Наконец лестница закончилась, стражники пронесли юношу по длинному коридору и внесли в очень чисто прибранную комнату, ярко освещённую множеством светильников. Там его уже ждал брат Никело и ещё двое незнакомых Палому Листу жрецов – довольно молодых, но с такими же бесстрастными, как у стражников, лицами.
Брат Никело рявкнул:
- На стол! Одежду долой! – и стражники быстро положили юношу на стоявший посреди комнаты гладко отполированный стол, а двое жрецов быстрыми движениями сорвали, а кое-где и срезали с него всю одежду.
- Зафиксируйте его! – коротко приказал брат Никело, и, обернувшись к стражникам, рявкнул:
- Убирайтесь! Это не для ваших глаз! Убирайтесь и молитесь об этой заблудшей душе!
Стражники, пятясь, покинули комнату, аккуратно притворив за собой дверь. А помощники брата Никело быстро прикрепили запястья и лодыжки юноши к специальным креплениям на столе, которые Палый Лист заметил только сейчас.
- За-зачем?.. – с трудом простонал Палый Лист.
- Затем, что тебе сейчас будет очень больно, глупое ты дитя, - спокойно ответил брат Никело. – Если бы здесь был отец твоего ребёнка, то всё пошло бы по-другому, но его нет здесь. Хотя… Может, послать за этим… Янгилем? Уверен, для него это будет полезный опыт, да и тебе будет легче…
Палый Лист только головой покачал. Не потому, что не хотел выдавать Янгиля. Потому что он понимал, что малыш его вряд ли будет рад видеть рядом с собой того, кто предал его и его татта.
- Как хочешь, - отозвался брат Никело. – Впрочем, он слишком далеко отсюда, чтобы у нас было время его дожидаться. Обработайте живот зельем, - обратился он уже к жрецам, и те стали протирать живот Палого Листа, который просто ходуном ходил от судорог, ставших, впрочем, чуть слабее, каким-то прозрачным зельем лёгкого зеленоватого оттенка с приятным свежим запахом.
А брат Никело взял в руку тонкий хирургический и нож и мягко пояснил:
- Я не знаю, как бы это проходило, будь у тебя рядом, кто сотворил это дитя. Мне не удалось найти достоверных источников на эту тему, а те, что имеются, либо испорчены, либо непонятны нам, но… Я нашёл описание, как извлекать дитя, если оно появляется на свет, такой приём используется и при родах женщин, если что-то им препятствует родить естественным путём. Лекари называют это «разрез Эригиля»*.
- То есть, - с трудом произнёс Палый Лист, - вы разрежете мне живот и достанете малыша?
- Верно, - отозвался брат Никело. – Но если женщинам перед этим обычно дают специальное обезболивающее зелье, то с тобой… С тобой так не получится. Для мужчин такое зелье не годится категорически, его компоненты… впрочем, это неважно, главное, что я буду делать разрез Эригиля, ничем не обезболивая. Тебе придётся терпеть. Ты готов?
- Даааа… - прохрипел Палый Лист, его скрутила новая судорога. Конечно, он не был готов. Но он прекрасно понимал, что для малыша это единственный шанс появиться на свет живым и невредимым.
- Тогда я начинаю, - сказал брат Никело. – Вдохни поглубже.
Палый Лист послушно вдохнул… и тут пришла боль… Боль затопляла разум и длилась, казалось, целую вечность. Он только и мог, что мысленно твердить про себя, обращаясь к малышу:
«Всё будет хорошо, хорошо, хоро…»
Потом всё вокруг потемнело, боль, казалось, достигла своего пика и пошла на спад, а тьма рассеялась , когда Палый Лист не услышал, нет, скорее, почувствовал недовольный и сердитый младенческий крик. Где-то на периферии сознания он улавливал голоса:
- Совершенно здоровый малыш… и выглядит, как любой другой…
- А что вы хотели, бестолочи? Брат Готан, зашивай его скорее, не медли! А ты, брат Лонис, обмой младенца!
Боль возобновилась, но сейчас она казалась лёгкой и почти переносимой, а тьма перед глазами стала рассеиваться. Палый Лист собрал оставшиеся силы и прошептал:
- Покажите… покажите мне малыша…
- Что он говорит? – спросил брат Никело.
- Кажется, он просит показать ребёнка, - ответил один из братьев, доселе остававшийся безмолвным.
Брат Никело склонился к лицу Палого Листа и спросил:
- Ты действительно хочешь увидеть малыша? Может быть, не стоит? Ты не должен привязываться к нему, ребёнок принадлежит Храму.
- Покажите… - прошептал Палый Лист на пределе сил. Брат Никело нахмурил брови и покачал головой, но потом всё-таки кивнул и сказал:
- Поднеси ему ребёнка, брат Лонис.
Помощник жреца приблизился, и Палый Лист увидел сморщенное красное личико, прилипшую к крохотному лобику прядь тёмных тоненьких волосиков, недовольно оттопыренные губки и упрямо сжатые кулачки с крохотными, словно игрушечными, пальчиками. Глаза малыша были зажмурены, но, когда его поднесли поближе, он открыл их и издал громкий недовольный крик.
Палый Лист смотрел на своё дитя и не мог наглядеться. Глаза новорожденного оказались двухцветными, как у Фаэра, и имели необычный сиреневый оттенок, носик был крохотным и вздёрнутым, щёчки – пухлыми. Сын показался Палому Листу самым прекрасным малышом на свете, и он прошептал:
- Можно я поцелую его… Один раз, только один… Я не буду больше просить…
И он завозился, пытаясь подняться. Но не смог – запястья юноши были всё ещё прикованы к столу.