Камень сердолик (СИ)

Корзина тяжелела с каждым шагом, но Клим упорно шёл вперёд. Младенец продолжал мирно сопеть, и Клим был благодарен хотя бы за это. Больше всего на свете ему сейчас хотелось найти какой-нибудь ручеёк или речку и элементарно помыться.

После столь пламенных проводов Клим казался себе ужасно грязным.

И он ничего не понимал. Абсолютно ничего.

========== Глава 3. Нянька поневоле ==========

Внимание, пока не бечено!

Клим ничего не понимал. Абсолютно ничего. Он пребывал в состоянии, близком к шоковому, слишком кошмарным было то, что с ним приключилось.

Но тут младенец в корзине завозился и засопел, и Климу пришлось срочно отходить от шока. Неизвестно, как он поступил бы, будь в одиночестве, может быть, бросился бы на своих мучителей и умер бы от побоев, а может быть, впал бы в долгоиграющую истерику с фатальным исходом, но младенец… Младенец в корзине был насквозь реальной реальностью и мысль о том, что это крошечное существо без него пропадёт, заставила Клима собраться и заставить себя уходить от города со всей возможной скоростью.

Клим был парнем рациональным и быстренько выстроил план действий – сначала нужно было найти уединённое место – желательно возле речки или озерца, чтобы привести себя в порядок, а потом… потом попробовать найти еды для младенца. Потому как, если сам Клим и мог позволить себе поголодать, то малышу требовалась еда – и не лесные ягоды с орехами, а молочко или кашка – слишком он был мал. Где это взять – Клим не представлял, но надеялся, что не все здешние обитатели сволочи и уроды, может быть, встретится деревушка с мирно настроенными обитателями, которые хоть молочка ребёнку дадут.

Думая так, Клим шёл, всё ускоряя шаг, по широкой дороге между садов и полей. Сады были ухоженными, но, увы, плодов на ветках ещё не было. Сады находились, что называется, в цвету, отсюда Клим сделал вывод, что в мире, куда его закинуло, наступила весна. Подтверждали это и ухоженные поля со щётками зелёных всходов и довольно высокими колосьями каких-то злаков. Но колосья ещё и не думали наливаться, так что в пищу не годились.

Поля и сады периодически перемежались с пастбищами, на которых паслись стада тучных малоподвижных животных, похожих одновременно и на овец, и на хрюшек. Только вот пастухов при стадах не было, зато были огромные злющие зверюги с короткими ушами и кисточками на хвостах, напоминавшие, как ни странно, и карикатурных уродливых пуделей и лесных волков.

Зверюги мрачно следили за одиноким путником маленькими злобными глазками, так что никакого желания подойти к пастбищам поближе и окликнуть предполагаемых хозяев-пастухов Клим не имел. Приходилось идти дальше, корзина в руках с каждым шагом становилась всё тяжелее и тяжелее, ноги стали заплетаться, всё тело казалось каким-то ватным, саднила ободранная шея… В общем, все тридцать три удовольствия… И Клим уже начал думать, что не дойдёт никуда – рухнет посреди дороги и тогда его уже ничто не спасёт, и малыш точно погибнет…

Только эта мысль подстёгивала мозг и заставляла двигаться усталые ноги.

Но наконец, новая реальность сжалилась над уставшим парнем. Сады, поля и пастбища сменились самым настоящим лесом. Непривычного вида хвойные деревья, напоминавшие, скорее, щетинистые папоротники, не зелёные, а голубовато-зелёные, всё-таки давали прохладную тень, к тому же, когда Клим увидел отходящую от основной дороги тропинку и свернул на неё, то наконец-то оказался на берегу лесного озерца и выдохнул с облегчением.

Малыш ему попался на диво спокойный, он ещё немного повозился в корзине, но так и не проснулся, и Клим, пристроив корзину на бережок, стал стаскивать с себя вонючие тряпки, в которые превратилась его одежда.

Конечно, ничего общего с той, в которую он был одет в своём мире, одежда не имела, но определённое сходство было. Причём одежда была удобной, сшитой по фигуре и явно дорогой. Похоже, что парень, в тело которого угодил Клим, был не из бедных, Клим, покопавшись в памяти, вспомнил, что в земном Средневековье одежда у людей победнее часто передавалась по наследству, её берегли, а во время войн и прочих катаклизмов мародёры с превеликой радостью раздевали трупы, напяливая добытую таким образом одёжку на себя и никаких переживаний по этому поводу не испытывали.