Камень утренней зари

— Катенька, что с тобой? — уточнил Петр Ильич, аккуратно касаясь её холодной руки. — Ты вся холодна. Не заболела?

— Нет, Петь, нет. Мысли мои тревожны, а тело вполне здорово.

— Тебя долго не было, когда ты уходила отвечать на звонок, ничего не случилось ужасного?

— Нет. — Катерина немного прикрыла глаза и вдохнула аромат морозного воздуха, который постепенно опускался на поселок. — После. Когда все уйдут, я тебе скажу.

Катерина нежно посмотрела на мужа, аккуратно поцеловала его в лоб, а после стала собирать чашки со стола. Пора было уже заканчивать посиделки, тем более что Павел Юрьевич уже вызвал к себе шофера, а Агафью Иллиадоровну должен был подобрать знакомый цыган с табора. Разговор продолжался во время сборов. Темы были разнообразны, а мнения довольно полярны. В этот раз никто не спорил и, к моменту, когда подъехали машины, родственники разошлись вполне на доброй ноте: каждый при своём мнении, но при этом услышав чужое и приняв его. Катерина Юрьевна благодарила гостей за приятный вечер, выслушивала горы добрых слов и была целована в обе алые щеки.

Солнце уже спряталось за горизонт, сумерки захватили пространство вокруг. Девушки ежились от холодных порывов ветра, провожая гостей со двора. В доме осталась только Лиззи и Дмитрий.

Глава 7

Лиззи с Катериной Юрьевной вошли в дом. Он был построен по традиционному принципу русской избы: во главе дома печь, а вокруг него поставлены комнаты; когда растапливалась печь, то тепло поступало в комнаты и весь дом обогревался. Печь была хорошей, выложенной кирпичом и промазана глиной, а сверху побелена для аккуратного внешнего вида.

В доме было настолько жарко, что девушкам пришлось частично раздеться, чтобы не покрыться тридцать тремя слоями пота. В дальней комнате, где Петр оборудовал кабинет для своих нужд, восседали в креслах братья. Дмитрий был весел, в отличии от Петра, и попивал вино из бокала, энергично покачивая правой ногой.

Катерина Юрьевна забрала из тамбура коробочку и вместе с Лиззи вошла в комнату, попросив всех присесть. Зачитывала письмо медленно и тяжело, несколько раз пришлось промокнуть глаза салфеткой, чтобы слезы не мешали читать, а после передала письмо и коробочку Петру и присела на диванчик: она была вымотана и иссушена как колодец в далекой жаркой пустыне без единой капли тени. В кабинете стояла тишина. Коробочка и письмо переходили из рук в руки, слышалось периодически тихое шуршание бумажного листа и тихое щелканье замка футляра.

— Не знаю, Катерина, это какое-то безумие! — воскликнул Дмитрий. Он стал ходить из стороны в сторону, как загнанный дикий зверь перед лицом опасности. Шаг его был резок, каблук отчеканивал каждый ход, а руки сцеплены за спиной в тяжелом жесте. — Ему уже было сказано о нежелании видеть и слышать его! О том, что никто его не простит!

— Почему же он пишет тебе, Катерина, а не Петру Ильичу? — тихо уточнила Лиззи, глупо хлопая ресницами, а глаза её были красными, скорей всего от нахлынувших слёз.

— Это еще большая загадка! — яро проворчал Дмитрий, после присел в кресло и взялся перечитывать, иногда произнося вслух: — когда молотилка судьбы! Ба, молотилка судьбы. Да это он та самая молотилка, а не судьба виновата. Но я не могу не писать! Можешь, можешь не писать и не тревожить семью, которую обрек на такую жизнь. Ведь может, Петр, может не писать?

— Может, Дим, может.

— Вот и я о том!

Получив поддержку брата, Дмитрий разошелся сильнее в своих выражениях, не стесняясь оскорблять и опускать автора письма. Катерина Юрьевна погрузилась в себя, стараясь не замечать происходящего переполоха вокруг, в отличии от Лиззи, которая активно старалась ругаться с братом Петра. Крик, гам стояли в комнате от которых Катерина решилась скрыться.

Она вышла из дома и присела на скамейке, что была поставлена под яблоней в цветнике, и стала вдыхать аромат ночного воздуха. В тишине поселка различалось потрескивание сверчков в траве, вдали покрякивали утки, прерывая иногда слаженную симфонию стрекотания. Воздух морозил и руки, не облаченные в перчатки, немного холодило, но на фоне переживаний, Катерина не чувствовала физические чувства. Вся она была обращена внутрь себя и своих мыслей, что жужжали у неё в голове и не давали сконцентрироваться на хоть одной внятной.

К ней подсела Лиззи, она ощутило её тепло и аромат цветочных духов, которыми с самого подросткового возраста пользовалась младшая сестра. Катерина обняла сестру и нежно прижалась к плечу лбом, по щекам её текли слезы, полные безотрадного горя и боли.

— Катерина, — позвала Лиззи, аккуратно убирая прилипшие волосы с лица сестры. — Ну что ты, что ты! Полно плакать, итак, столько слез вытекло из тебя за все годы, откуда только здесь столько жидкости?

— Не смешно, Лиззи, не смешно.

— А я и не смеюсь. Я тебе серьезно — для чего плакать, если все уже давно случилось? Почему ты не можешь принять?

— Принять и простить? — горько усмехнулась Катерина, отворачиваясь от сестры.

— Да. Катенька, что ты потеряла от всего, что произошло?