Камень в моей руке

— Все бы отдал за дольку шоколада, — горестно вздыхал он.

Шоколад был у Гуго и его шайки. А еще — печенье, ветчина и яблоки. Ходили разговоры, что время от времени он с приятелями совершает налеты на продуктовый склад, причем ту его секцию, где хранятся припасы для медицинского персонала и старшей сестры. И ему все сходит с рук. Многие ребята заискивали перед ним, рассчитывая выцыганить огрызок яблока или кусочек печенья. Во время прогулки он, издевательски посмеиваясь, иногда развлекался тем, что придумывал разные испытания: заставлял голодных мальчишек ползти по-пластунски по грязной земле, забираться по гладкому, как столб, стволу старой сосны, жевать палую листву или драться друг с другом на кулаках до первой крови. После того случая в раздевалке я старался не попадаться ему на глаза.

Конечно, я тоже не хлопал в ладоши, когда за завтраком снова видел в своей тарелке комок слипшейся овсянки. Но надо признать, эта лечебная диета дала быстрый результат: за пару месяцев я скинул кило десять, так что пришлось взять пижаму на два размера меньше. И даже мог пробежать пару километров без одышки.

Гораздо сильнее скудной кормежки меня угнетало требование всюду ходить строем. Словно я, Крис Фогель, тринадцати лет от роду, перестал существовать как отдельный человек со своими желаниями, мечтами, планами на жизнь. Растворился в толпе. Стал безымянным винтиком в сложном механизме, где все подчинено строгому порядку. Если что-то вдруг помешает крутиться невидимым шестеренкам этой точной, хорошо смазанной и отлаженной машины под названием Шварцвальд, старшая сестра мигом устранит неполадку. Я не раз видел, что малейший сбой, отступление от ежедневного распорядка превращали ее в разъяренный смерч с ярко-алой улыбкой на губах. Она обладала удивительной способностью знать все обо всем и быть одновременно в трех местах. Ее быстрые уверенные шаги дробились эхом в гулких переходах замка, и ни одна мышь в замке не способна была укрыться от взгляда ее холодных глаз.

Секрет безнаказанности воровской шайки Гуго раскрылся через пару недель: в один из дней после завтрака нас согнали на площади перед главным корпусом. Санитары громкими окриками быстро построили отряды в ровные шеренги, образующие замкнутый квадрат. Недоумевая, я огляделся: лица у всех ребят были мрачные и отрешенные. В центре площади, у странной деревянной конструкции в виде двухметрового креста стояла Фавр. Ее прическа и выглаженный костюм были, как и всегда, безупречны, а губы застыли в сдержанной полуулыбке.

— Доброе утро, — поприветствовала она, когда на площади воцарилась полная тишина. — Воровство — это тяжелое преступление. И тех, кто совершит кражу, ждет суровое наказание. Это прописная истина, которую обязан знать даже малолетний ребенок. Тем не менее, мы здесь, в Шварцвальде, уже не первый раз сталкиваемся с кражами, совершенными с вопиющей дерзостью и абсолютной беспринципностью. Могу заверить, что ни один вор, совершивший налет на продуктовый склад, не останется безнаказанным.

Санитары выволокли пухлого, обритого наголо мальчишку в красной пижаме.

— Томас Блюмхен, ты признаешь свою вину?

Я узнал парня: он приехал в том же поезде, что и мы, и, как и Бруно, был болен диабетом и сходил с ума без сладкого. На прогулках он часто крутился неподалеку от Гуго, выполняя разные мелкие поручения. Вот и сейчас он бросил быстрый взгляд в сторону отряда с ярко-желтым цветом пижам и отыскал его лицо в толпе. А затем обреченно кивнул.

— Что ж, преступление влечет наказание. Пятнадцать ударов.

«Преступление влечет наказание», — гулким эхом сотен голосов повторили все собравшиеся на площади.

Санитары быстро стянули с Томаса куртку и штаны, оставив его в одном нижнем белье. Тот заскулил и бросился к ногам старшей сестры, цепляясь руками за ее белоснежную, жесткую, как бумага, форму. Но Фавр с брезгливой гримасой отпихнула его ногой. Опомнившиеся санитары тут же подхватили его под руки и уложили на крестовину, раскинув руки и затянув на запястьях и голенях широкие ремни. Вопли Томаса превратились в звериное завывание. Его белое рыхлое тело корчилось и содрогалось от рыданий. Вагнер протянул старшей сестре корзину со срезанными ивовыми прутьями. Она, не глядя, вытащила один и подошла к крестовине с распятым Томасом.

— Преступление влечет наказание, — повторила она и замахнулась. Розга со свистом рассекла воздух и опустилась на спину несчастного Томаса. Тот истошно заорал. Сестра отдернула руку, и я увидел ярко-красный след, протянувшийся через всю спину. Это повторилось снова. И снова. И снова. Сестра останавливалась только за тем, чтобы сменить измочаленный прут на новый. Крики Томаса слились в один истошный вой, а спина превратилась в кровавое месиво. А затем он затих, и последние два удара прозвучали в полной тишине. Закончив экзекуцию, старшая сестра отшвырнула розгу и поправила выбившуюся на лоб прядь волос.

— Правосудие свершилось. Пусть это послужит уроком.

«Правосудие свершилось», — повторил смутный хор.