Камень в моей руке

— А-а, да так, ерунда. Повздорил с парнями в желтых пижамах, — с напускной небрежностью бросил я.

— Лихо они тебя отделали, — он присел на край кровати. Это было похоже на кадр из старого фильма, когда племянник в ожидании богатого наследства пришел навестить в больнице умирающую тетушку. — Вот, твоя порция хлеба, — он протянул мне тонкий кусочек. — Еще каша была, овсяная. Почти как у бабушки. Но сестра Филди сказала, что тарелки с едой из обеденного зала выносить запрещено. Думаю, тебе надо ей показаться.

— Вот еще!

— А вдруг что-то серьезное?

Отделаться от мальца было совершенно невозможно. Я поплелся в коридор к посту сестры Филди. Одного взгляда на мой расквашенный нос было достаточно, чтобы она, охнув, потащила меня в процедурную. Я сел на прохладную кушетку, обтянутую зеленой клеенкой, наблюдая, как она смачивает комочки ваты дезинфицирующим раствором.

— Немного пощиплет, ты потерпи, — предупредила она. Легко касаясь прохладными тонкими пальцами, она осмотрела все ссадины и кровоподтеки. — Ну-ка, сделай глубокий вдох. Сильно больно? — Я помотал головой. — Ну, будем надеяться, что ребра целы. Тебя как угораздило-то?

— Да с лестницы скатился, когда из душевой шел, все ступени пересчитал.

— Ну-ну, — улыбнулась она. — Кстати, спасибо.

— За что?

— Что помог мне утихомирить мальчишек утром.

— А что с тем парнем, Отто? На самом деле?

— Он в третьем корпусе. В отделении интенсивной терапии. Надеюсь, вернется через какое-то время.

Мы помолчали.

— Кстати, у меня есть для тебя подарок, — сестра Филди выдвинула ящик стола и достала флейту. Мою флейту. — Если старшая сестра узнает, что я достала что-то из кучи вещей, предназначенных для утилизации, мне влетит по первое число. Так что не оставляй ее в спальне, пусть она все время будет при тебе, хорошо?

Я хотел сказать что-то, но в горле стоял ком. Да она и не ждала никакой благодарности. И не стала бы так рисковать из-за обычной дудочки. Флейта была моим домом, моей памятью и надеждой на возвращение.

— Сестра Филди, а как ваше имя?

— Оливия.

— Красивое. Вам идет.

Она улыбнулась, убирая физраствор обратно в шкафчик с стеклянными дверцами.

— Вам никогда не хотелось сбежать отсюда?

— Сбежать?

— Ну да. Или, по-вашему, Шварцвальд — лучшее место на земле?

Она ответила не сразу.

— Возможно, и нет. Но это мой дом. Мне некуда идти. Я живу здесь уже десять лет, с тех самых пор, как погибли мои родители. Они были волонтерами «Врачей без границ», все время переезжали из одной горячей точки в другую. Однажды на лагерь в одной африканской стране напали повстанцы. Не щадили никого. Отец погиб, пытаясь защитить пациентов в полевом госпитале. Мы с мамой пытались убежать. Мятежники загнали нас, как диких зверей на охоте, и один из них, потешаясь, рассек мне лицо. Мама с криком бросилась на мою защиту, и он зарезал ее. К вечеру на вертолетах прилетели союзные войска. Тех, кто был еще жив, транспортировали в клинику Красного креста. Моей единственной родственницей оказалась мадам Фавр. Она не разделяла взглядов моей матери, которая приходилась ей двоюродной сестрой, и они не виделись много лет. Она приютила меня в клинике, и хотя я видела ее лишь мельком, только в обеденном зале или во время торжественных построений, и мне было строжайше запрещено рассказывать кому-либо о нашем родстве, я знала, что все же не одна на свете. А когда мне исполнилось шестнадцать, она вызвала меня в кабинет и предложила пройти сестринские курсы.

— И у вас никогда-никогда не было желания узнать, что же за мир там, за стенами Шварцвальда?

— Боюсь, я и так уже видела слишком много. Быть врачом — мое призвание, я всегда это знала, с самого детства. Мадам Фавр сказала, что как только я наберусь опыта, она походатайствует о моем зачислении в медицинскую академию. Года через три, или даже раньше. Я уже откладываю жалованье: оно совсем небольшое, но здесь, в Шварцвальде, деньги и тратить-то не на что.

В коридоре раздались шаркающие шаги ночной санитарки, и сестра Филди осеклась, видимо, пожалев, что так разоткровенничалась. Но затем неожиданно добавила:

— Я солгала днем. Я не просто знала Элизу Штайн. Она была моей лучшей подругой. И я до сих пор не могу смириться с ее гибелью. Меня не было в Шварцвальде, когда это произошло — уезжала на сестринские курсы в Вену. И знаешь, я рада, что не видела Элизу мертвой. В моих воспоминаниях она все еще жива.

Сестра Филди быстро вытерла ладонью глаза и сказала:

— Пойдем, там мальчишки, наверное, уже на ушах стоят.

Но в спальне было тихо. После утренней истории, которая закончилась ссылкой Отто, всем было уже не до веселья.

Глава VIII

— А вы сами-то верите в привидения? — спросил лектора один из слушателей.

— Конечно, нет, — ответил лектор и медленно растаял в воздухе.

Аркадий и Борис Стругацкие. «Понедельник начинается в субботу»