Камень в моей руке

Сестра Филди провела нас в обеденный зал. За длинными столами сидели подростки: по левую сторону девочки, а по правую — мальчишки. Все были одеты в ту же униформу, что и мы, только цвета различались. Несмотря на то, что зал был полон народа — за столами сидело человек триста, а то и больше — стояла глухая тишина. Ни смеха, ни разговоров, ни даже шепотка — только мерный стук ложек. При нашем появлении некоторые подняли головы, но тут же вновь испуганно опустили глаза. Сестра Филди провела нас за пустой стол, на котором стояли поднос с ложками и блюдо с черным хлебом. Все были так голодны, что тут же расхватали хлеб — по два, три куска — и миска тут же опустела. Те, кто чуть замешкался, остались ни с чем.

— Ребята, хлеб порезан так, чтобы каждому досталось по одному ломтику, — сказала сестра Филди. Кто-то тихо присвистнул. Ребята стали озираться по сторонам, выясняя, кому не досталось хлеба, и делиться друг с другом. Впрочем, нашлись и такие, кто демонстративно откусил и от одного, и от другого отвоеванного куска, показывая тем самым, что это его законная добыча. Сестра Филди вздохнула и молча отошла. По широкому проходу между рядами столов, поскрипывая, катила тележка, уставленная огромными кастрюлями, а поверх них обводила склоненные головы неприветливым взглядом дородная повариха в заляпанном жирными пятнами халате. Она остановилась у нашего стола, схватила со стола ближайшую миску, зачерпнула большим половником и плеснула бурой жижи.

— Что это? — едва слышно пролепетал Йен, худой светловолосый парнишка.

На грубом лице поварихи на миг отразилось изумление, как если бы с ней вдруг заговорил стул или одна из ее закопченных кастрюль. Затем ее глаза просветлели. — А-а-а, так это ж новенькие. Вечно с ними забот полон рот. — Нависнув над Йеном мощным торсом, так что бедняга испуганно вжался в скамью, она сказала ему в самое ухо, четко проговаривая каждое слово, как если бы он плохо слышал или был слабоумным. — Это еда. Суп. Ешь! — Но, видимо, у нее по-прежнему не было полной уверенности, что до него дошел смысл сказанного, поэтому она покрутила рукой, показывая, как нужно зачерпывать похлебку ложкой и отправлять ее в рот. — Вы бы объяснили им, милочка, правила поведения в обеденном зале, — сварливо сказала она сестре Филди. — Хорошо еще, старшая сестра не видела этого безобразия, иначе…

— Иначе что? — готов поклясться, мадам Фавр возникла за ее спиной буквально из ниоткуда, как будто выкристаллизовалась из воздуха. — У вас, кажется, слишком много свободного времени, Катарина, раз вы можете себе позволить отвлекаться на пустую болтовню?

— Нет, мадам! Что вы, мадам! Я только…

— Катарина, дети ждут обед, — ледяным тоном произнесла мадам Фавр.

— Конечно, мадам! Я мигом! — и повариха стала спешно разливать похлебку по металлическим мискам. Я видел, что от пара, поднимающегося над кастрюлями с варевом, по ее раскрасневшемуся лицу сбегают капли пота, и молился, чтобы одна из них не упала в мою тарелку.

— Сестра Филди, второе нарекание за сегодняшний день. Я разочарована, — отчеканила старшая сестра и ушла, не дожидаясь, пока пунцовая от стыда сестра Филди пролепечет хоть слово в свое оправдание.

Передо мной опустилась тарелка с дымящейся жижей бурого цвета. От запаха с души воротило. Я вяло помешал ложкой. Есть расхотелось. Свой кусок хлеба я умял давно — сразу же, как оказался за столом. Но стоило мне приподняться со скамьи, как сестра Филди сделала страшное лицо и свистящим шепотом сказала:

— Не двигайтесь с места! Все должны встать из-за стола одновременно.

Я оглянулся по сторонам — неужели кто-то готов есть эту бурду? Все наши обреченно ковырялись в своих тарелках, а старенькие, обритые наголо, ели механически, словно закидывали уголь в топку. Наконец, с обедом было покончено. После наспех прожеванного кусочка хлеба чувство голода совсем не притупилось, зато вся одежда пропахла тошнотворным запахом варева — казалось, он въелся даже в кожу.

Потом мы снова шоркали брусчатку — ожесточенно, словно вымещая на ней все обиды и разочарование. Покрытые мыльной пеной щетки то и дело норовили выскользнуть из рук, как живые, так что костяшки пальцев у всех были содраны в лохмотья. Сестру Филди срочно вызвали в административный корпус, и за тем, как мы справляемся с трудовой повинностью, следил хмурый Вагнер. Он не удостоил нас ни единым словом, но иногда, когда ему казалось, что кто-то недостаточно старается, он молча отвешивал пинка. И это окончательно убедило в том, что с пациентами в элитной швейцарской клинике Шварцвальд не церемонятся.

Без четверти шесть прибежала запыхавшаяся сестра Филди. Я могу ошибаться, но мне показалось, что глаза у нее были красные, как если бы она плакала. Хотя с чего ей реветь? Не она же целый день ползала на четвереньках, оттирая камни мостовой и слушая голодное урчание собственного желудка, со злостью подумал я.

— Ребята, отнесите ведра и щетки в подсобку. Подошла наша очередь в душевую.

— А что, мыться мы тоже отправимся под вашим присмотром? — осведомился один из парней.