Камень в моей руке

— На обратном пути меня сцапал Вагнер и обещал донести обо всем Фавр. Так что если Стеклянной Баронессе вздумается меня похитить, сопротивляться я не буду… Уж лучше к ней, чем в кабинет Фавр.

— Лис, я серьезно!

— Да и мне не до шуток. Видел бы ты рожу этого старикана! Я уж испугался, что он испепелит меня взглядом прямо там, не сходя с места… Но, похоже, испепеление взглядом входит в круг служебных обязанностей старшей сестры. Кстати, ты слышал историю, что лет семь назад или около того Вагнера ударила молния? Точнее, шаровая молния прошла через все его тело и ушла в землю. А на нем — ни единого ожога не осталось. Только в мозгу что-то перемкнуло, и он совсем спать перестал. И вот уже семь лет не спит. Мается бессонницей, ни одно снотворное не помогает. Вот он и бесится. Бродит ночами по замку — уууууу… Страшно?!

Бруно закатил глаза и застонал.

— Тебя запрут в буйном отделении. Как Отто.

— Да брось, может, все не так уж и плохо. А вдруг меня просто вышибут из клиники за нарушение режима? Вот было бы здорово, а?! Ладно, давай спать.

Бруно горестно поплелся в свою кровать, а я накрылся одеялом и отвернулся к стене. Несмотря на дикую усталость, долго ворочался без сна. И стоило мне задремать, как прямо над ухом раздался вопль Оскара:

— Он здесь! Ну, признавайся, ты просто струсил! — он тряс меня за плечо.

— Отстань, Оскар, пока в лоб не прилетело! Дай поспать!

— Ты ведь не был в библиотеке! Не был?!

Я сел на кровати, злой, как черт.

— А вот и был, — я сунул руку под подушку и нащупал книгу. — Смотри.

Оскар по-дурацки разинул рот, а потом жадно схватил книгу. Ребята сгрудились над ним.

— Да расступитесь вы, свет загораживаете! — крикнул Оскар. — «Понедельник начинается в субботу». Что за ерунду ты приволок?!

— А я и не для тебя выбирал. Спор я выиграл. Хлеб можете складывать на тумбочку Бруно.

Больше всего на свете я мечтал упасть лицом в подушку и поспать хоть пару часов. Но тут прозвенел этот чертов сигнал, который и мертвого бы заставил встать. В спальню вошла сестра Филди.

— Семь минут на то, чтобы одеться и умыться! Кто опоздает на процедуры — останется без завтрака! — она хлопнула в ладоши и все прыснули в разные стороны. — Кристобальд, погоди минутку! А ну, выкладывай, что произошло ночью? Вагнер уже успел доложить старшей сестре, что поймал тебя разгуливающим по коридору с книгой, и она требует, чтобы ты сразу после завтрака зашел в ее кабинет.

Я чертыхнулся. На часах — только полшестого утра, а уже понятно, что день приготовил кучу приятных сюрпризов…

— Лис, о чем ты только думал? Как теперь выкручиваться?! — Бруно нервно скатывал шарик из хлебного мякиша.

— А что, несварение — самая реалистичная из всех возможных версий. Ты только посмотри на это, — я зачерпнул ложкой дымящуюся пресную размазню и смачно шлепнул ее обратно в тарелку. — Я уверен, что будь в Шварцвальде хлев со свиньями, их похлебка выглядела бы гораздо аппетитней. Как это вообще можно есть?

Мой вопрос повис в воздухе, и я поймал несколько враждебных взглядов: почти все за нашим столом проспорили свои пайки хлеба и вынуждены были давиться противной кашей. Легко корчить из себя привереду, когда тумбочка забита хлебом. С другой стороны, никто не просил их ввязываться в спор. Уверен, ни один из них не списал бы мой долг с Бруно, если бы я на самом деле пропал. Поэтому я взял из корзинки еще один ломоть и съел, запивая бледным компотом из сушеных яблок. Бруно, глядя на это, только покачал головой и, взяв из корзинки кусок хлеба, протянул его мелкому, Максу, который смотрел мне в рот, как голодный галчонок. Тот даже спасибо не сказал, просто чуть ли не целиком затолкал мякиш в рот. А дома-то, наверное, капризничал за столом: «Суп слишком горячий. И зеленый: тут что, брокколи?! И морковь вон еще плавает!». А тут — нет. Хлеб вкусный, только мало. И каша вполне съедобная. А нет ли еще горбушки?

Между тем Бруно, похоже, всерьез собрался раздать всю хлебную корзинку.

— Ты что, в сестры милосердия подался? Вообще-то это наш хлеб. Мы его выиграли в честном споре, — как бы между прочим напомнил я.

— Да ладно, что ты, в самом деле! Куда нам столько. А ребята голодные.

— А-а, ну тебя! Делай что хочешь.

Меня просто разрывало от злости. Если уж без обиняков, это мой хлеб. Это я выиграл спор. Это я обмирал от страха и рисковал жизнью в библиотеке. Пока он смотрел десятый сон. И это меня ждал сейчас разговор в кабинете мадам Фавр. Хотя потом, через пару дней, когда у меня появилось очень много свободного времени для того, чтобы обдумать некоторые вещи, я понял, что на самом деле злился на него не за то, что он разбазарил наш выигрыш, а то, что он оказался лучше меня. Мог ли я еще полгода назад предположить, что пара кусочков плесневелого хлеба всколыхнут мерзкую муть со дна моего сердца? Что я буду рад набить брюхо за чужой счет. И мне будет все равно, что у парней — таких же, как я — сводит живот от голода? Быстро же, оказывается, слетают маски хорошего воспитания и «врожденной интеллигентности», уступая звериным инстинктам.