Только мы с мамой остались наедине, она тут же спросила про цветы и была рада, что ни один не погиб. Потом она начала стряпать пирожки, мои любимые с картошкой, с яйцами и луком, и рассказывала деревенские и семейные новости. Николай после последней угрозы повеситься, когда я выбил табурет из-под ног — мама в этом месте схватилась за сердце — посерьезнел, пьет реже, хотя совсем бросить не может, дома не ругается, ребятишки в нем души не чают, соорудил новые завалинки, баню, крыльцо, построил отличную — жить можно — поварку, теплицы. С Лизой живут дружно. Тут мама тяжело вздохнула и спросила, неужели я не могу найти в таком большом городе хорошую девчонку.
— Могу, — тут же ответил я, — но уж больно много этих хороших.
— Много, — согласилась мама, — но ты знаешь, кто тебе нужен? Женись и будь свободен.
— В каком смысле? — не понял я, про какую свободу она говорит.
— В простом. Свободен от переживаний выбора, от мыслей, как бы не ошибиться, как бы не жениться на такой-сякой. Свободен.
Мамина мысль поразила меня, поразил ход мыслей: «Женись и будь свободен». Если бы до разговора с мамой мне сказали, что это изречение древних, я бы поверил.
Вечером спросил Николая, может ли он отвезти нас во вторник утром в Жердяевку и забрать вечером или в среду.
— А все зависит от Арсения Петровича. Если мы с ним завтра отремонтируем председательский джип, то я возьму на целый день отгул. Отвезу вас, а сам на Красной поставлю сети да пробегу по лесу, рябчиков постреляю.
— У меня тоже джип, — сказал Сергеев, — я думаю, топливная система барахлит, может, водичка попала.
И они начали с Николаем говорить о насосах, таймерах, форсунках, распылителях, и я оставил их. Все-таки в душе я гуманитарий, и меня больше интересует, почему Чехов назвал «Чайку» комедией, хотя это самая настоящая трагедия? И почему Лев Николаевич так жестоко поступил с Анной Карениной, толкнув ее под поезд, и пользовался бы роман таким успехом, оставь он Анну в живых?
Рано утром Николай с Сергеевым ушли в гараж, а я проспал почти до обеда. Только выпил кофе с пирожками и присел с мамой на крыльцо, появилась Нюра Егорова, синяк под глазом переливался всеми цветами радуги.
— Здравствуйте! Марья Семеновна, можно я своего спасителя заберу у вас на минуточку? Посекретничать надо.
Мама не возражала, и мы уединились с Нюрой в поварке. Нюра выглядела красивой и нарядной, ее русые волосы были гладко зачесаны и собраны на затылке в пучок, белая кофточка оттеняла загорелое лицо, черная юбка обтягивала бедра и открывала округлые колени. Некоторое время Нюра водила пальцем по столу, повторяя узоры на клеенке, и задала странный вопрос:
— Ты в самом деле не пьешь?
Как быстро торбозное радио распространило весть о моей трезвости. Торбаза — это мягкая обувь из оленьих шкур, отсюда и торбозное радио, новость, которую разнесли на ногах.
— Пью. Но на этом не зациклен, могу месяцами не притрагиваться к бутылке.
— Это хорошо, — она снова повела пальцем по клеенке, уставившись в стол.
Было ясно, Нюре хочется что-то сказать, но не хватает решимости. Я ее не торопил, мне было приятно сидеть и смотреть на нее — есть, «есть женщины в русских селеньях», да еще какие.
Наконец она оставила в покое клеенку.
— У меня к тебе просьба… Нет, сначала я расскажу о себе. Мне тридцать два года, но я не замужем. Знаешь, почему? Не за кого. В селе столько молодых мужчин, а не за кого. Потому что это не мужики, а пьянь. Ну выйду я за такого — ребенок родится или дебильный, или с другим дефектом. Муж будет вечно пьяным, с таким не только в одной постели лежать, в одной деревне жить тошно. Будут и побои, издевательства, к сорока годам я стану похожей на бичиху. Нет, сказала себе, лучше жить одной, быть свободной. Свободной от ужаса замужества. Но это не значит, что я не хочу замуж, я хочу. Хочу иметь ребенка. Наверное, надо было давно уехать отсюда. Но куда? Кто, где меня ждет? О том, чтобы купить в городе однокомнатную квартиру, я и не думаю. Знаешь, какой оклад у учителей, да и у мамы, у медиков. И вот когда я встретила тебя, я поняла — помочь мне можешь только ты.
— Я?..
— Ты. Я не прошу тебя жениться на мне или найти мужа. Я прошу… — Нюра на миг закрыла лицо руками, но тут же отняла их и махом выпалила: — Сделай мне ребенка.
От растерянности я онемел — просьба была такой неожиданной. А Нюра, высказавшись, наоборот, успокоилась и смотрела на меня не просящими, а ждущими понимания глазами.
— Но я… у меня гражданская жена, — собравшись с духом, произнес я ненавистное мне словосочетание, нет, чтобы просто сказать — женат, но не позволила «гордость старого холостяка».
— Но ты ведь не изменяешь ей. Изменяют, когда влюбляются, а ты просто… Исправишь демографическую ситуацию в стране, — невесело пошутила Нюра. — Ты дашь мне шанс жить дальше полноценной жизнью, растить ребенка. Андрей, прошу тебя, да и потом… перед тобой молодая красивая женщина, а ты… Ты посмотри на меня, — Нюра встала, провела руками по грудям, животу, бедрам, — у меня красивые груди, фигура, стройные полные ножки. Если не разглядел, я могу раздеться…