Каменная грудь

Возвращались молча. На улицах стало подозрительно пустынно, только потревоженные собаки взбрехивали да петухи перекликались вещими голосами, будто сговаривались о чем-то. Дорога шла у подножия Кучинской горы, отвесно обрывающейся над Днепром с одной стороны и крутым спуском – с другой, подольской стороны. Здесь было узко, тесно, и дружина то сбивалась в кучи, то растягивалась; задние ряды напирали на передних, знаменосцы почему-то оказались в середине. Вдруг наверху горы что-то заскрежетало и оглушительно грохнуло. Дружинники подняли головы. Сверху, все больше и больше набирая скорость, катились на них две тяжело груженные телеги. Разбрасывая острые камни, они приближались с молниеносной быстротой. Клубами поднималась пыль из-под колес. В следующее мгновение (никто еще не успел выйти из охватившего всех столбняка) они врезались в конные ряды и произвели страшное опустошение и сумятицу. Одна из телег опрокинулась, чудовищным камнеметом изрыгнула град булыжников. Храпение, вой, предсмертные крики…

– Смерть Златолисту! Смерть! – раздался воинственный клич, и отовсюду – сверху, из боковых улиц, от Боричева – понеслись людские бурливые потоки – отряды Доброгаста.

Градом сыпались камни, летело дреколье. Сорванными плетнями перегораживали улицы, теснили всадников. Свистели, улюлюкали и рвали дружину на части. Это было, как гром среди ясного неба.

Златолист растерянно метался из стороны в сторону, поднимал и опускал окровавленный меч; он был разбит, уничтожен. Здание, возводимое с таким терпением, с таким упорством, рушилось на его глазах. Удар был так неожидан, нападавших так много, будто весь многочеловечный Киев в дикой злобе поднялся на него одного. Витязь не успевал отбиваться; люди падали от его меча, но все лезли и лезли. Куда ни взглянешь – беснующиеся волны голов, над ними взлетают мечи, будто Днепр плещет в бурную погоду, а он один, как щепка, на этих разъяренных волнах. На помощь пробился меченый, ляскнули, встретившись, стремена.

– В детинец, князь! – крикнул меченый в самое ухо.

Но Златолист не послушал его. С лицом, искаженным отчаянием и ненавистью, он бросился в самую гущу сражения, рубил, давил конем, бесновался, кричал что-то, пытаясь собрать разрозненную дружину, но это мало помогало. Златолист видел: будто вихрем развеяло дружину по городу, всадников били, сшибали камнями, стаскивали крючьями. Одного загнали на крышу ветхой землянки, крыша рухнула, и всадник провалился, в туче поднявшейся пыли мелькнули задранные лошадиные ноги. Старик-горожанин нагнулся над другим оглушенным дружинником, срезал пояс, поднял кольчугу и всадил под ребро нож. Рванул коня на дыбы Златолист, секунда – и копыто размозжило лицо старику. Мелькнула тень – прыгнул кто-то с дерева на плечи молодому дружиннику, рыча и сжимая друг друга в объятиях, покатились в канаву.

– Доброгаст! Вот он в красном корзне!.. Смерть Златолисту! – воскликнул худой, длинный мужик, глотая свою кровь.

– Смерть Златолисту!.. Смерть!

В какую бы сторону ни поворачивался кмет, отовсюду он слышал только одно слово. Оно горело на острие копья, направленного в его грудь, дышало в воспаленном дыхании, плясало в глазах бесчисленным множеством скрещиваемых мечей, вспыхивало злобными огоньками на кольчуге. Удар! Еще удар! Справа, слева… рука дрожит от напряжения, глаз выбирает жертву… Появились рядом дружинники, один, другой, третий, потом привалила целая дюжина. «Еще не все потеряно», – мелькнула радостная мысль.

– Рубите подлых людишек, чернь подольскую! – воскликнул Златолист, ободрившись. – Ставьте на лбах у них кметские знаки!

Златолист кричал или ему казалось, что он кричит. Надо было окружить себя воинами, сплотить их вокруг себя, ведь так легко было теперь обрушить смертельный удар на подлый взбунтовавшийся люд, смять его, погнать в Днепр. И новопосвященный князь кричал… Но страшная усталость, безразличие поднимались изнутри и овладевали им. Златолист смутно чувствовал – никогда не встанет на ноги его рассеянный род. Наступили новые времена, непонятные, враждебные ему. Один был Златолист, защищая пустое, умирающее слово «род». Кончилось княжение и кончилось не только потому, что не было у него ни пашен, ни рек, ни лесного промысла, но еще и потому, что навсегда оборвалось что-то в груди, иссушило душу. Слишком много ударов нанесли древлянским князьям князья Киева. Душа кмета была похожа на разрытое, опустошенное врагами поле. Подрубленное дерево, пусть оно даже дуб, сохнет, а листья желтеют, становятся золотыми…

Тесные улицы, перегородившие их плетни и наваленное повсюду дреколье не давали возможности развернуться, использовать всю мощь конского натиска. Приходилось топтаться на месте, а народ все прибывал. Мальчишки с горы метко швыряли голыши, какая-то старуха била клюкой по ногам лошади, била и пряталась за дерево. Бледный, как мертвец, с бессмысленным взором Златолист выбрался на дорогу, за ним остальные. Наперерез бежали Доброгаст и храбры. Плотной стеной стали поперек улицы, перегородили ее щитами, выставили копья.