Читаем Каменная месса полностью

Каменная месса

Когда Умберто Эко спросили, с какой женщиной из истории искусства он хотел бы поужинать, он назвал Уту фон Наумбург. Рассказчик этой истории, нобелевский лауреат Гюнтер Грасс, чувствует то же самое. Во время писательского тура по ГДР в конце 1980-х годов он находит ее, самую красивую женщину Средневековья, с одиннадцатью другими фигурами донаторов в Наумбургском соборе. А поскольку на бумаге возможно все, он приглашает всех тех, по чьему подобию художник создал в XIII веке реалистичные скульптуры, отобедать в его саду. Особенно ему нравится девушка, которая была моделью для Уты. В смелом прыжке во времени она предстает перед ним на площадях Кёльна, Милана или Франкфурта. Рассказчик влюбляется в нее так сильно, что следит за ней повсюду и в конце концов даже позволяет использовать себя для выполнения весьма рискованного поручения. Эта история, изначально задуманная как глава для книги «Луковица памяти», была обнаружена в архиве давней сотрудницей Грасса Хильке Оссолинг совсем недавно, но упоминания об этих фигурах были и ранее: на отдельных страницах рукописей в архиве Грасса, в рабочих планах, в группе скульптур в студии, в литографиях. Теперь, уже после смерти автора, эта новелла, проиллюстрированная авторской графикой, увидела свет.

Гюнтер Грасс

Классическая проза18+
<p>Каменная месса: [новелла]</p><p>Гюнтер Грасс</p>

Сегодня эти обломки несокрушимых бетонных блоков — музейные экспонаты. Когда же стена ещё привычно возвышалась, а власти по обе стороны продолжали, пусть и вполголоса, собачиться между собой, на стол ко мне легло присланное по почте приглашение, особого значения которому я сперва не придал. Овеянные седой древностью названия городов — Магдебург, Халле, Йена и Эрфурт — сулили путешествие в глубь веков. Посоветовали запастись терпением — выездные бланки должны были скоро подоспеть. Ожидая дозволения пересечь границу уникального рабоче-крестьянского государства, я начал робко ворошить страницы своих средневековых воспоминаний, воображая, как чередой сменялись людные застолья: жаркóе, едко приправленное перцем, множество разносолов, что подавались к гречневой каше, и медово-сладкие соусы к пшёнке. Когда же после обычных проволочек — дважды в выезде отказывали — завизированные бумаги прибыли, а путь от места до места был определён, оставалось надеяться, что выпадет возможность пусть проездом, но побывать в Кведлинбурге и Наумбурге, в городах, история которых почила на страницах школьных учебников моей юности.

Мне часто случалось приглашать к столу исторических персонажей. Однажды я сиживал с палачом и его заказчиками за жарким из требухи, а прежде — за длинным трапезным столом с главой рыцарского ордена. Доротея из Монтау водрузила на тарелку поджаренную сельдь по-шведски — пятничное блюдо[1]. После селёдочного ужина Доротея, которая была очаровательна, продекламировала нам стихи на средневерхненемецком, и хотя они были навеяны поэзией миннезингера Вицлава Рюгенского, мы, будучи искушёнными в литературе, всё же заметили, что стихи оказались её собственными. Сельдь по-шведски дала тогда название главке в романе.

Магдебург был первой нашей остановкой. Лютеранский пастор по имени Чихе[2]; его сыновья отказались от военной службы в Народной армии и потому проходили альтернативную — в стройбате; пастор этот состоял в письменных и устных контактах с церковными и светскими инстанциями и был терпеливо настойчив и в итоге добился своего: нам дозволено было въехать в Германскую Демократическую Республику, а мне — почитать в церквях и домах общин главы из моей последней книги, где речь идёт о крысах и людях. Читать вслух мне всегда нравилось. А если потребуется, то и в культовых зданиях с акустикой, испытанной веками. Средневековье, настойчиво внушал я себе, отстоит от нас дальше, чем Римская империя. Восточнее Гарца, где-нибудь в Кведлинбурге, можно открыть для себя больше, чем в раннехристианских катакомбах неподалёку от Аппиевой дороги. Ночевали мы в давно требующих ремонта домиках пастырей, обед в них предваряла краткая молитва. Скрипучие половицы. Грибок у основания фундамента. Неприступные пасторские жёны.

Во время нашей поездки слежка госорганов была умеренной, даже когда в Халле зрители в нарушение регламента покинули переполненный зал общины и неожиданно до отказа забили близлежащую католическую церковь, оборудованную усилителями. От страницы к странице рассказывалось о том, как выжившие крысы упражнялись ходить прямо, на двух лапах. Читал я тогда битый час. Потом последовали вопросы. Сперва нерешительно, а потом всё раскованнее доносились они из публики, кучно сидевшей на церковных скамьях: «Стоит ли оставаться здесь?», «Нужно ли ходатайствовать о выезде?». Я отвечал: «Хорошо там, где нас нет»[3]. Но этот опыт вопрошающим ещё предстояло пережить.

Не успеешь глазом моргнуть — и ты в другом столетии[4]. В Эрфурте, где монах-августинец Лютер познавал сомнение, я читал в окружении старых стен. Сначала компания восточно-германских панков попыталась сорвать выступление, но потом моя крысиная история пришлась им по вкусу. Она разворачивалась во времена флагеллантов[5], когда, как утверждалось, коварные евреи занесли в страну чуму. В современности же и государство, и его правители уже выглядели утомлёнными. Священник в Йене с женой и детьми держали лошадь, которая, как в сказке, высовывала морду из ворот конюшни. С давних пор и поныне — преследования еретиков. А войны — запротоколированы и списаны в архив. В Тюрингии, должно быть, ещё обитали бежавшие из Богемии вальденсы[6]. Покосившийся дом священника ютился в этих заброшенно-диковатых краях, неподалёку от полей исторических сражений при Йене и Ауэрштедте. Направление указывал путеводитель. Повсюду — раскрошившиеся руины раннего и позднеготического Средневековья. А теперь и современность, столь ярко притворившаяся политически упорядоченной, начала с обочины вписываться в рамки исторического процесса.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература