Каменная месса

«Я приглашу их всех», — сказал я себе так решительно, словно давал клятву. Напишу пригласительные: «По случаю годовщины моего посещения Наумбургского собора, когда Берлинская стена ещё…» Но по какому адресу? И кого я, собственно, собираюсь пригласить? Исторических личностей, о которых почти ничего не известно? Этого Эккехарда «под номером два», который, будучи маркграфом, рубился в XI веке с лужицкими и польскими дружинами или с какими-то потомками Асканиев? Или мне следует пригласить на бумаге натурщиков, что позировали Мастеру из Наумбурга? Ведь он определённо лепил в своей мастерской тех живчиков или угрюмых меланхоликов, взяв их для образца откуда-то по соседству. Основатели — донаторы собора, кем бы они ни были, — дали только свои имена. А такую озорную резвушку, как эта Реглинда, или нытика Тимо, которых он изваял в камне, точно можно было встретить в переулках и на постоялых дворах Наумбурга. Когда именно? Около середины XIII века, за два-три года до даты создания — до 1250 года, когда империя Гогенштауфенов начала рушиться, собственно, незадолго перед тем, как Фридрих II отчалил в мир иной из-за апулийской болотной лихорадки или от папского яда[12]. Вскоре началось страшное время без кайзера. Однако слыхали ли хоть что-то в Наумбурге о том, что творилось в далёком Палермо? Сподвигло ли на что-нибудь это предчувствие смены эпох Мастера из Наумбурга и его подручных натурщиков?

В воскресный день пополудни я пригласил их всех. Всех. Двенадцать. На бумаге многое возможно. Пришли не все. Я накрыл на улице, перед своей мастерской, посреди ещё бесформенных каменных блоков: тарелки, миски, бокалы, ложки, ножи и, опережая время, двузубые вилки, над которыми криво ухмылялась жена мясника, ставшая позднее высеченной в камне Реглиндой, хотя она же первая наколола на вилку горячую картошину в мундире. Ну конечно, какого лешего я подал, опережая время, картофель? Хотя они им даже понравились, эти непривычные клубни. Только дочь наумбургского ювелира, которой суждено будет позже, много позже, стать натурщицей для Мастера из Наумбурга в качестве знаменитой Уты, казалось, испытывала отвращение к каждому кусочку. К тому же то, что она не желала есть, она держала очень тонкими пальцами. Рядом с ней сидел кузнец, похожий на долговязого, вылепленного из ракушечного известняка маркграфа Эккехарда, и тщетно подбадривал юное создание, предлагая поесть: «Ну же, дитя моё. Разве они такие невкусные, эти тартюфли или земляные яблочки[13]?» Даже из жареных колбасок, которые, как я утверждал, были настоящими тюрингскими, она не попробовала ни одной, в то время как другие натурщики — для образов донаторов Дитмара и Тимо — два кожевника-дубильщика из предместья, беспрерывно спорившие друг с другом, основательно налегали на них, так что колбаски на гриле у меня скоро закончились. Хорошо ещё, что у меня была в запасе современная готовая еда из полуфабрикатов — два десятка упаковок рыбных палочек. Они пришлись по вкусу даже привередливой Уте.

Спокойно и размеренно, сперва только ложками, а потом управляясь с ножом и вилкой, ели торговец сукном и его жена, которых Мастер из Наумбурга попросил позировать за Вильгельма Камбургского и графиню Гербург. Как глубокомысленно они жевали! На десерт был подан холодный вишнёвый суп с маринованными вишнями, в котором я сварил пшеничные клёцки[14]. Палочки корицы и кожура лимона придавали ему особый вкус. И каждый, даже будущая Ута, с тонкой верхней и полноватой нижней губой, угощался, пока кастрюля не опустела. Кстати, прихлёбывали все натурщики из ложечек, даже Гербург, стараясь казаться мещански-благовоспитанной.

Я попытался вступить в разговор с Мастером из Наумбурга, довольно щуплым человеком, которому едва ли доверяли тяжёлую работу по камню. Он посетовал на низкое качество ракушечного известняка, что добывают в ближайшей округе. «Песчаник, — сказал он, — тот, который берут по реке Майн, был бы мне милее не только из-за красноватого оттенка. Н-да, а в конце концов, если всё ладится, то серое однообразие оживёт и без цвета». И, помолчав, добавил: «Вообще-то я против цвета». Пауза. «Дышать должен камень-то».