Каменная ночь

Предоставляя отчет об этих двух годах, пытаясь объяснить, что именно я могла узнать, лишь проводя по несколько месяцев вдали от студентов, коллег и моего рабочего стола, я вынуждена, наконец, положить мои выводы у дверей того самого интеллектуального мира, который я покинула. Я начинала работать, приняв за основу некоторые гипотезы. Большая часть их на деле оказалась заблуждениями, превратными представлениями о моем предмете. Эти гипотезы касались индивидуальной травмы и ожесточения, работы свидетельства, процесса культурной преемственности, памяти, перемен, значения и смысла, которым наделяются мертвые. Все это важнейшие темы, и ими невозможно пренебречь. В мире найдется мало обществ, которые не выработали бы некую совокупность отношений к этим вопросам, пусть даже так и не исследовав их полностью. Однако именно эти вопросы имеют принципиальное значение для какой бы то ни было реакции на недавно произошедшую катастрофу. Это темы, на которые в англоязычном мире написан целый корпус научной литературы, причем не один. Останься я дома, я написала бы обо всех этих темах иначе. Отвечая на комментарий моих студентов, замечу, что да, в таком случае я бы, без сомнения, была намного более отстраненной.

Исследование социальных последствий катастроф, будь то войны или геноцид, не является исключительной прерогативой историков. В частности, литература о травме и о проговаривании и молчании, которые следуют за ней, включает в себя работы психоаналитиков, психиатров, литературных критиков и разнообразных специалистов в области общественных наук[997]. В том, что касается последствий травмы для жертв травматического опыта, наиболее значимая литература, по крайней мере в англоязычном мире, как правило, укладывается в русло широкой психоаналитической традиции. Образность, фигуры речи, которые используются в этих исследованиях, несут медицинские коннотации. Авторы говорят о ранах и исцелении, молчание зачастую воспринимается ими как признак душевного расстройства и повреждения ума, тогда как говорение – там, где оно имеет определенную структуру и направленность, – считается терапией, а свидетельство – хотя и болезненным, но возрождением к жизни, вторым рождением[998].

Нина Тумаркин, которая блестяще пишет о смерти и памяти, – одна из тех, кто перенял эти медицинские метафоры и применил их при анализе советского мира. По ее словам, “было бы справедливо предположить, что население Советского Союза десятилетиями страдало от посттравматического стрессового расстройства – как индивидуального, так и коллективного”[999]. Если бы я надеялась обнаружить в России именно это – целое общество, покалеченное насилием, которое охватило не одно поколение, несущее на себе его рубцы, мужчин, женщин и детей, нуждавшихся в исцелении, – то мои поиски были бы напрасны. Те, с кем я говорила, конечно, описывали свои страдания, и многие из них заново переживали их, рассказывая о прошлом. Некоторые из моих собеседников вновь затронули в разговорах те события, которые они долгие годы старались держать под контролем, образы и воспоминания, которые заставляли их рыдать. Позднее они звонили мне и признавались, что надолго потеряли сон после наших бесед. “Не изматывай себя так”, – журила жена своего мужа, бывшего узника ГУЛАГа, когда мы устроились с чашками чая и я завозилась с целлофановой оболочкой, пытаясь снять ее с последней пустой кассеты. “Юрий Николаевич потом никак не может заснуть, если говорит о том времени, – сказала она, поворачиваясь ко мне. – Сегодня опять будет принимать лекарства”.

Знакомая ситуация, но в ней не было проблемы душевного расстройства. Было бы куда более странно, если бы мучительное, душераздирающее повествование не вызывало к жизни отзвуки былой душевной муки. Большинство из тех, с кем мне удалось поговорить, прекрасно знали, что их воспоминания являются для них источником боли, но вместе с этой болью они прожили многие десятилетия наполненной событиями жизни. К прежним переживаниям и утратам добавились новые, включая утрату знакомого, содержательного и полного смысла мира, их государства, какую бы радость или боль ни причинил им его крах. У большинства этих людей в арсенале имеются очень эффективные средства (речь не всегда о лекарствах или водке), позволяющие им справляться со всеми этими переживаниями: телефонный звонок сестре или внуку, прогулка в парке, шумные разговоры и смех вокруг кухонного стола.