Каменное братство

Впрочем, ей и стараться было не нужно, она была так счастлива, что впервые в жизни не жалела пойманную рыбу, ей казалось, что и та прыгает от избытка счастья. А вот хранителя острова, весь день понуро просидевшего в своей ушанке над липовыми углями, ей было по-настоящему жалко: ведь они уедут, а ему так здесь и сидеть…

Зато пышное выражение «рай в шалаше» тоже оказалось простой констатацией бытового факта: после обеда хлынул дождь, и им до вечера пришлось сидеть и лежать в палатке под его ликующую барабанную дробь, и Олег уже целовал ее по-настоящему, до боли, и видно было, что он едва удерживает себя на поводке, и все-таки удержал, поберег ее, и это был действительно самый настоящий рай.

При его бесшабашности он оказался на удивление заботливым (теперь и фамилия его стала звучать не залихватски, а бережно) и даже стеснительным. Когда утром он привел ее по высокой, сверкающей от росы траве на гранитный край островка и, оставшись в одних плавках, неправдоподобно, по-голливудски красивый, прыгнул ласточкой с такой высоты, что у нее чуть ноги не подкосились (она-то думала, он хочет просто посмотреть вниз!), а потом, вынырнув, поплыл кролем со скоростью торпедного катера, уже через минуту затерявшись за соседними островками, – это было вполне в его духе. Но когда, выбравшись по угловатым глыбам на берег – самый настоящий морской бог, – он, покосившись на нее, отправился выжимать плавки в кусты, это ее тронуло почти до слез. Понятно, почему она не хочет показываться ему в открытом купальнике (она совсем неплохо сложена, но мало ли к чему он привык!), а уж ему-то чего стесняться? Небось, весь институт рад был бы на него поглазеть.

Женская половина, разумеется. И она почувствовала сладостное торжество над стальной мымрой: вот вы его называли Жан Марэ, а он теперь со мной!

С этой минуты двухъярусный серый бастион окончательно сделался их с Олегом родным домом, где они с утра до вечера, а часто и ночами (ах, как уютно гудела вытяжка – будто над газовой плитой!) возились по хозяйству – так она любовно стала называть про себя их общую работу, после того как один из поварят принялся брюзжать, что ведение совместного хозяйства законом приравнивается к браку: ты-де поможешь ей авоську отнести, а потом она с тебя алименты потребует… Леночка на это лишь брезгливо усмехнулась, а про себя подумала, что значит именно она Олегу настоящая жена, а его Ален Делон в шляпе просто приятель по общаге, они и готовят там, и убирают, как кому придет охота, два холостяка – Жан Марэ и Ален Делон, которым неизвестным образом попали на воспитание две прелестные девочки.

Все эти годы Леночка не ходила, а летала, и даже когда при всей его бережности она дважды залетала, Олегу она об этом не стала и рассказывать, и все мучения и мерзости перенесла стойко, как партизанка, потому что этими мучениями она защищала любимого. Она же понимала, что он просто-напросто взял и подарил ей такую счастливую жизнь, о какой она и помечтать не могла бы догадаться, а она принесла ему больше мороки, чем радости, ибо радостями он и сам мог завалить себя с головой, начиная с мелких, вроде обожающих его женщин, и завершая главной – маячащих на горизонте энергокристаллов.

А потом пришла еще и свобода, и Леночка стала ощущать родным домом не только институт, но и всю страну. Олег в два счета соорудил желатиновый гектограф, и они, вооружась стремянкой, по ночам расклеивали призывы голосовать за демократических кандидатов на такой высоте, куда реакционерам было ни за что не дотянуться. Всех демократических кандидатов Леночка знала по именам, Олег же полагался на ее вкус.

Во время путча они слушали Собчака на Исаакиевской площади, держась за руки, но на груды хлама – баррикады – Олег лишь презрительно покосился.

– Детство. Вооружаться надо.

– Как вооружаться?.. – до Леночки не сразу дошло, что он говорит всерьез. – Ведь это же гражданская война?..

– Значит, война, – как о чем-то само собой разумеющемся пожал плечами Олег, и тут уж Леночка перепугалась по-настоящему: ведь его и вправду могут убить, вот таких-то и убивают, он же совсем о себе не думает!

– Но жили ведь мы как-то раньше!.. – взмолилась она. – И хорошо жили!

– Мне всегда было смешно на них смотреть, на нашу власть. А теперь не смешно. Раз уж я хвост поднял, я его больше не подожму.

Так что поражение путчистов Леночка восприняла как свое личное избавление. И согласна была дальше уже на все – лишь бы Олег оставался с нею.

А он как закусил удила, так больше их уже и не выпускал.