– Ну и что? Я чуть было не поддалась мирской слабости, чуть не совершила ошибку. Но где бы я была, если бы сбежала с ним? Кем бы я была, чем занималась? Овец пасла на равнинах? Или выпекала пироги в Лестре? – она брезгливо дернула краешком губ, будто сама эта мысль была ей невыносима. – На равнинах дети гор теряют свою силу, Дар гаснет, а жизнь постепенно утекает. Да и жить с мыслью о том, что тебя проклинают все близкие, казалось слишком страшно. И твой отец… – Верховная вздохнула. – У него всегда был непростой характер, а двум лидерам тяжело ужиться. В конце концов, здесь ему удалось подняться и занять очень высокое положение, он встретил женщину, которая подарила ему детей и свое сердце.
Глядя на матушку Этеру сейчас, я начала сомневаться в том, что она бездушная каменная статуя. От нее настолько сильно тянуло горечью несбывшихся надежд, что я ощутила невольное сочувствие. А потом напомнила себе, что эта женщина виновна в гибели тех, кого я любила.
Верховная никого и никогда не жалеет. Вот только…
– Вы всегда выделяли меня, заступались, когда кто-то пытался издеваться надо мной из-за цвета волос и всех моих странностей. Пожелали сделать своей преемницей. Почему?
– Потому что твой Дар очень силен, ты не раскрыла и половины своего потенциала, Рамона.
– И только поэтому? – я не поняла, как вскочила на ноги и подошла вплотную к матушке Этере. И теперь уже я оказалась в роли нападающей, а она защищалась, отгораживалась стеной гордыни и непоколебимости, которую, оказывается, было возможно расшатать.
– Конечно, поэтому. Почему же еще?
– Может, потому, – я прищурилась. Знала, что поступаю жестоко, но ничего не могла с собой поделать, – потому что вы всегда представляли меня своей дочерью? Представляли, что это
Я резала ее словами, вскрывала глубоко спрятанные секреты, надежды, боль. Краска схлынула со щек матушки Этеры. Краем глаза я заметила, как напряглись ее пальцы.
– И каждый раз сожалели, что не решились тогда на побег? Может, на алтаре из вас выдернули не все человеческое? Может, что-то еще осталось?
– Замолчи, Рамона, – тихо произнесла она, но было в голосе то, отчего у меня по спине прокатились ледяные мурашки. – Вздорная девчонка, ты ничего не понимаешь! Этот лестриец задурил тебе голову, а ты поддалась, забыла о долге, о доме, о чести.
– Неужели? Знаете, что я успела понять? Вы всегда врали. Любовь не может осквернить, она возвышает и дарит крылья.
– А после со всего размаху роняет на камни головой.
– Как вас?
Ноздри тонкого носа затрепетали, и жрица отвернулась. Бросила через плечо:
– Я думала, что ты умнее. Ты смотришь на мир наивно и восторженно, как дитя. Иногда я удивляюсь тому, что Матерь Гор наградила тебя таким Даром. Но кто я такая, чтобы с ней спорить? Такова Ее воля.
– Лучше лишите меня Дара, как Ольда. Кстати, это я его выпустила, – добавила равнодушно.
– Я уже поняла. Ты не понесла никакого наказания, потому что нужна мне. Но, Рамона, ты не задумалась о том, что Ольд может отомстить?
Задумывалась. И не раз. Очень многообещающий у старейшины был взгляд.
– Он дал слово, что не станет этого делать.
– Глупая, – она покачала головой и повернулась. – Но я устала от тебя и твоего ослиного упрямства. Отправляйся обратно и подумай над моими словами. Скоро состоится суд, на котором будут присутствовать старейшины и жрицы. Я постараюсь сделать все, чтобы скрыть твой позор.
– Мне не нужна ваша помощь. Ничего от вас не нужно, – ответила как можно презрительней. – Мне все равно, что со мной будет. Мне незачем жить.
Верховная наградила меня тяжелым взглядом.
– Это решать не тебе. Ты принадлежишь Матери Гор. И мне. Ты наша, Рамона. Навсегда.
Глава 20. Ловушка
Время тянулось невыносимо медленно, дни сменялись днями, а мне только и оставалось, что бродить по комнате и вариться в собственных мыслях. Они рвали на части, сдирали кожу. Даже во сне не было желанного покоя.
Снилось, что я иду обнаженная между рядами искателей, и каждый норовит бросить в меня камень. Даже подруги, даже Орвин. Снились колючие глаза отца, его перекошенное от злости лицо. Сжатые до белизны губы Орма, занесенный нож и этот ужасный хруст, который будет мерещиться мне до конца дней.
Снился Ренн. Я плакала, а он целовал мои губы и волосы. Обнимала его, но каждый раз ладони касались влажной от крови рубашки. Он падал в сырую траву, и я не могла его удержать, только махала руками, хватая пустоту.
Просыпалась вся разбитая и шла к окну. Долго стояла, пока холодный осенний ветер не высушивал слезы.