За дверью раздались мужские голоса. Что-то с грохотом подвинули.
— Что с ней делают? — забеспокоился я.
— Связывают. Так происходит со всеми, кто начинает буянить. Радуйтесь, что дело не дошло до цепей.
— Но она ведь больна…
— А тех, кто болен, и положено ограничивать. Чтобы они учились правильно вести себя. — Смотритель склонился ко мне. — Вина за этот припадок полностью лежит на вас, мастер Шардлейк, это все из-за ваших частых визитов. Надеюсь, что в следующий раз вы явитесь к нам не скоро. И если вы уедете, мисс Феттиплейс, вероятно, поймет, что вы не намереваетесь строить свою жизнь возле нее, и это может пойти ей во благо. Мы здесь присмотрим за ней, постараемся, чтобы она не натворила глупостей.
— Наверное, вам было бы проще, если бы она умерла, — заметил я негромко.
Покачав головой, мой собеседник серьезно посмотрел на меня:
— Ошибаетесь, мастер Шардлейк. Мы охраняем ее безопасность уже девятнадцать лет и будем оберегать и дальше.
— Оберегать от кого?
— От себя самой. — Эдвин снова наклонился и неторопливо проговорил, подчеркивая каждое слово: — Единственную опасность для Эллен Феттиплейс представляют люди, способные ее взволновать. Для всех будет лучше, если она будет жить здесь, довольная собой, как корова на выпасе. В общем, ступайте прочь и занимайтесь своими делами. А когда вернетесь, тогда и посмотрим, что к чему.
— Позвольте мне хотя бы заглянуть в комнату, прежде чем я уйду. Хочу убедиться, все ли с ней в порядке, — попросил я.
Поколебавшись немного, Шоумс постучал в дверь комнаты Эллен. Открыл Гибонс. Пэлин стоял возле постели моей приятельницы. Ее руки и ноги были связаны. Она смотрела на меня уже не пустыми, но полными гнева глазами.
— Эллен, — произнес я, — прости меня…
Женщина не ответила, а только сильнее стиснула связанные руки. Шоумс закрыл дверь.
— Ну вот, — проговорил он, — полюбовались на то, что натворили?
Глава 10
И вновь я одолевал лестницу, ведущую в Сиротский суд. Рядом со мной поднимался Барак, державший перевязанные красной лентой бумаги по делу Кертисов. Мы прошли под резным девизом: «Pupillis orphanis et viduis adiutor».
Стояло прекрасное теплое утро. Пешком я добрался до Вестминстера, где мы с Джеком договорились встретиться возле здания суда за полчаса до начала слушания, и обнаружил своего помощника подпирающим стену. Выражение его лица при этом было необычайно встревоженным.
— Вчера вечером снова приходил Гудрик, — проговорил он без всякого вступления.
— Матерь Божия, вот упрямый осел!
— Тамми открыла дверь и сказала, что меня нет дома. Он приказал мне в течение двух дней явиться для принятия присяги. Если я не приду, меня сочтут дезертиром.
— Тебе пора убираться из Лондона, — строгим тоном произнес я. — Не важно куда.
— Даже если я и уеду, Гудрик не оставит меня в покое. В наши дни за дезертирство можно запросто попасть на виселицу.
Прежде чем я успел ответить, к моему локтю кто-то прикоснулся. Это была Бесс Кафхилл, вновь облачившаяся в черное платье. Она явно волновалась.
— Я не опоздала? — спросила старая служанка. — Я уж боялась, что заблужусь среди этих домов и переулков…
— Нет, миссис Кафхилл. Пойдемте, нам уже пора. А о твоих делах, Джек, мы переговорим после слушания, — сказал я.
Мы поднялись по лестнице и прошли под гербом. Я с облегчением увидел преподобного Бротона, сидевшего на скамье в своей сутане, невозмутимого и решительного. Находившийся немного дальше Винсент Дирик, увидев меня, чуть качнул головой, словно удивляясь абсурдности всей ситуации. Расположившийся возле него молодой Сэмюель Фиверйир перекладывал бумаги в большой папке.
— Доброе утро, — поздоровался я с ними, возможно не самым приветливым образом, так как почти всю ночь не спал, переживая из-за Барака и Эллен.
Бесс встревоженно посмотрела на Дирика.
— Где будет происходить слушание, сэр? — осторожно спросила она.
Мой оппонент кивнул на дверь суда:
— Здесь, мадам. Но не беспокойтесь, — добавил он с пренебрежением, — долго мы там не задержимся.
— Вот что, брат Дирик, — произнес я с укором. — Как защитник, вы не имеете права разговаривать с подателем иска.
Мой коллега фыркнул:
— Вы хотите сказать: с личным представителем скончавшегося подателя иска.
Барак тем временем подошел к Фиверйиру:
— Ну и груду бумаг ты понаписал, приятель!
— Да уж поболее твоей будет, — самоуверенно согласился клерк, обратив взгляд к узенькой стопке документов, принесенной моим помощником.
— Ну, я за количеством не гонюсь, — парировал Джек. — Зато у меня вся суть схвачена. Вот так-то.
Уязвленный Фиверйир ехидно указал тонким пальцем на принесенные им документы:
— Они перевязаны красной лентой. А в Суде по делам опеки используется черная. — И он кивнул на свои собственные бумаги.
Дирик оживился:
— Бумаги подателя иска перевязаны лентой не того цвета? — Он посмотрел на меня. — Мне приходилось слышать о делах, которые отказывались принимать к рассмотрению в суде и за меньшие ошибки.
Винсент расплылся в хищной улыбке, а я в душе обругал себя за допущенную в спешке оплошность.