Каменное сердце

Остановившись возле могилы Джоан, я положил перед надгробным камнем последнюю розу из своего сада и постоял мгновение, стараясь понять, что сказала бы эта добрая женщина об изменениях, происшедших летом в моем доме. Мне, как и прежде, до сих пор приходилось обходиться без эконома. Я побеседовал с несколькими претендентами на эту должность, однако никто из них не обладал той чувствительностью, каковая, по моему мнению, была необходима для обращения с Джозефиной. Ей стало намного лучше, однако любая случайная ошибка, любое мелкое замечание выводили девушку из душевного равновесия, и она вновь становилась неуклюжей. Время от времени, возвращаясь домой из Линкольнс-Инн, я замечал ее в окне, со странным напряжением во взгляде созерцавшей улицу. Понятно было, что она высматривает Колдайрона, однако что преобладало в душе Джозефины — страх перед его возвращением или стремление к той защищенности, которую он создавал в ее жизни, — я сказать не мог.

Сам я вернулся к работе и теперь был даже рад повседневной рутине. Однако иногда, в моменты усталости, меня посещало это жуткое чувство, когда земля кренится и уходит из-под ног.

Навестив сперва Джоан, я затем подошел к могиле моего друга Роджера. Осенние дожди оставили на мраморе надгробия темные потеки. Я подумал, что надо будет прислать одного из мальчишек оттереть пятна. Саймону скоро предстоит оставить мой дом, он поступает в ученики к торговцу тканями: я договорился об этом с олдерменом Карвером.

Я вспомнил про то, как после смерти Роджера хотел жениться на его вдове. За последние несколько месяцев от Дороти не было ни единой весточки. Как и от королевы, и от Уорнера. Впрочем, на известия от последнего я и не рассчитывал.

Возле старой церкви была скамейка, и я сел, сбросив с нее листву. Разглядывая кладбищенскую ограду, я вспомнил июньский смотр на Линкольнс-Инн-филдс. Французы отказались от запланированного вторжения в Англию, флот их вернулся на родину, где все еще тянулась осада Булони: английская армия была заперта в городе, а французы стояли возле его стен. Бесполезная трата времени. По слухам, король наконец-то понял, что затеянная им война с Францией полностью провалилась, и решил в новом году заключить мирный договор.

Взгляд мой упал на кладбищенские ворота. На сей раз я пришел сюда не ради размышлений, а на встречу, которую лучше было провести вне шумного Линкольнс-Инн. Калитка наконец отворилась, и в ней появилась высокая и стройная фигура в плотном камзоле и черной шляпе. Эмма Кертис по-прежнему вела себя как юноша, одевалась как юноша и выглядела как юноша. Я пригласил ее сесть рядом со мной. Опустившись на скамейку, Эмма немного помолчала, а потом повернулась и вопросительно посмотрела на меня. Ее покрытое оспинами лицо было бледным.

— Все сделано, — сообщил я ей.

— Какие-нибудь трудности возникли?

— Нет, все произошло в соответствии с процедурой. Дирик подтвердил согласие Хоббея на продажу опеки. А Эдвард Приддис одобрил цену. Он стал хэмпширским феодарием после смерти своего отца, приключившейся в сентябре. Сэр Уильям Паулит никаких вопросов задавать не стал. — Я неловко улыбнулся. — Теперь вы находитесь под моей опекой. Точнее, не вы, а Хью Кертис.

— Спасибо, — негромко поблагодарила меня девушка.

Эмма объявилась в моих палатах еще в августе. К счастью, я оказался на месте, ибо Скелли не пустил бы внутрь тощего и грязного мальчишку, который меня спрашивал. Мисс Кертис рассказала, что сперва не хотела обращаться ко мне за помощью, однако целый месяц, проведенный без крова над головой и без гроша в кармане, когда она была вынуждена пробавляться мелкими кражами на фермах, подточил ее гордость. Я дал Эмме денег и нанял в городе комнату, где она могла жить до официальной передачи мне опеки.

Я нерешительно продолжил:

— Николас Хоббей также присутствовал, на случай необходимости. Хойлендское приорство было продано сэру Люку Корембеку.

Эмма посмотрела на меня:

— А как там Дэвид?

— Начал понемногу ходить. Однако у него участились приступы падучей. Отец не выпускает его из вида, и мой друг-врач считает, что Николас слишком уж опекает сына. — Я посмотрел на собеседницу. — Стыд и раскаяние не на шутку мучают Хоббея-старшего.

— Мастер Хоббей всегда находил людей, которыми можно распоряжаться, — сказала Эмма, после чего умолкла, а потом вдруг, повинуясь внезапному порыву, произнесла: — А что касается угрызений совести, то я и сама постоянно думаю о Дэвиде… О том, что натворила. Я бы все исправила, если бы только это можно было сделать!

— Я знаю.

— И еще я все вспоминаю этих солдат… Мне снится, как они падают в воду, я слышу, как кричат несчастные, оказавшиеся в западне под абордажной сеткой.

— И я тоже.

Я так и не рассказал Эмме о том, что, если бы не махинации Рича, на «Мэри Роуз» послали бы другую роту стрелков. Мне не хотелось перекладывать на нее долю своей бесконечной вины. Теперь я вспомнил о том, как ездил в Кент к родителям Ликона, чтобы сообщить им о смерти сына и предложить посильную денежную помощь. Старики были сокрушены горем.