Каменное сердце. Терновое сердце

– Ты не поверишь. Мне нравится Нордвуд. – Она мягко улыбнулась. А заметив удивление на лице колдуна, принялась объяснять: – Здесь тихо. Нет такой суеты, как в Идарисе. И люди очень искренние, Ив. И такие одинокие. Нуждающиеся в ком-то, кто позаботится о них. А что до отношений с семьей, все не так просто, как ты думаешь.

В золотисто-карих глазах отразилось понимание.

– Сложные характеры?

– Отец, да. Очень сложный человек. А у матушки материнский инстинкт отсутствует напрочь. Такое иногда случается. Я ее не виню. Она всегда хотела для меня лишь лучшего. Заботилась как умела. Мечтала, что я стану светской дамой при дворе Императора однажды. Считала, что жизнь адепта не для женщины. А отец, наоборот, хотел, чтобы я посвятила свой дар Академии. Когда он понял, что я – окулус, чуть с ума от радости не сошел.

– И в итоге ты пошла по его стопам, – заключил колдун.

Он сидел к Гвин вполоборота. Уже не такой мрачный и будто даже заинтересованный ее рассказом.

– В итоге в пятилетнем возрасте я оказалась в воспитательном доме. – Адептка наморщила нос. – Знаешь, что это за место? Это как сиротский приют, только для детей, у которых жив хотя бы один из родителей. Туда обычно отправляют своих отпрысков пьяницы, дамы легкого поведения и совсем бедняки. И вот отец заявил маме, что не заберет меня, пока она не согласится устроить меня в Академию.

– И мама уступила? – предположил колдун.

Это семейство все больше и больше озадачивало его.

– Мама сказала, что пусть лучше дочь растет в воспитательном доме, чем в Академии Чародейства. – Гвин зло улыбнулась, обнажая острые клыки. – Пусть вырастет обслугой или шлюхой.

– Какая у тебя заботливая матушка, – колдун скрестил руки на груди, – и кто же сдался первым?

– Никто. – Гвин протянула ладони к догорающему костру. – Оба были слишком упрямы. Два месяца я проплакала в том чудовищном месте. Я не понимала, в чем провинилась. А потом просто пришла папина старшая сестра, тетя Керика, и забрала меня. А родителям сказала, если ребенок им не нужен, она меня забирает. Потому как своих детей у нее нет. И негоже разбрасываться такими славными маленькими девочками, как крошка Гвин.

Иврос тихо рассмеялся.

– Любишь тетю? – Он укоризненно покачал головой. – Что же к ней не отправилась?

– Люблю безумно. – Гвин поджала губы. – Но я не знаю, где она сейчас. Она уехала задолго до того, как отец с мамой отправились в плавание.

– А что в итоге родители? – Иврос поднялся и принялся закидывать остатки костра снегом.

– Помирились, – призналась женщина. – До сих пор живут душа в душу. Мама за отцом пойдет в пекло, если понадобится. Мы эту историю с воспитательным домом стараемся не вспоминать.

Гвин тоже встала. Поправила плащ. Натянула капюшон поглубже, заправляя под него волосы.

– Но ты вспоминаешь? – Иврос отошел в сторону.

Он отряхнул руки. Размял плечи так же, как утром, когда готовился сменить обличье.

– Я дважды в месяц навещала тот приют с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. – Она смущенно улыбнулась. – Помогала там чем могла. Некоторых детей мне потом удалось устроить на приличную работу подмастерьями. А двое даже пошли в Академию.

Ее лицо вновь стало печальным.

Она уехала из Идариса. Не простилась ни с кем. Все считают ее погибшей, безусловно. Наравне с остальными адептами. Возможно, кто-то даже оплакал ее. Особенно из числа тех, кто нуждался в ней. Или любил. Если любил. Потому как сложно любить человека, который без конца напоминает о том, что ни в ком не нуждается.

– Поехали, крошка Гвин, – сказал Иврос, отвлекая ее от болезненного воспоминания. – Поторопимся. Попробуем вернуть тебя в Высокий Очаг вовремя.

Старый Лес полностью оправдывал свое название. Узловатые деревья сплетали в вышине кривые ветви. Обледеневшими гирляндами с них свисал бородатый мох. Местами такой густой, что напоминал причудливый белый занавес. Здесь не было ни молодого подлеска, ни кустарников. Казалось, что вся земля под снегом покрыта множеством корней. Лишь кое-где раскидывали лапища посеребренные инеем папоротники да колыхались метелки высоких хвощей.

Звуки стали объемнее. Они разносились звонким эхом. Вой ветра в кронах. Протяжный скрип ветвей. Постукивание дятла. Крик фазана. Чириканье зарянок. Все звучало так остро и близко, что порою невозможно было установить реальный источник звука. Но самым шумным из них, безусловно, было сопение медведя.

За несколько часов в пути Гвин успела привыкнуть к езде на оборотне. К тому, как он двигается. Как перелезает через препятствия. Как дышит. Как ворчит, когда чем-то недоволен. Она пригрелась на его мягкой спине и почти перестала замечать звериный запах. По крайней мере, старалась о нем не думать. Равно как и о том, что под ней был на самом деле не зверь, а вполне себе реальный человек. Слегка несносный временами, но в целом очень приятный.