Каменные часы

Понятно, что военной добычей детей в игре должны были стать цветы, но взять хотя бы один цветик они не решились, думая, — весь букет без остатка принадлежит героям. И не стоило их разубеждать в этом заблуждении, ибо цветы она носила для живых, чтобы они, покоряясь красоте, могуществу подвига, никогда не клонили голову перед врагом, были стойкими людьми, как их предки.

Катерина добавила к цветам березовую веточку и направилась на окраину деревни. Слабенький ветерок прибегал издалека, играл пылью на дороге и шлепал своими неисчислимыми ладошками по листьям деревьев, лаская их и голубя, радостно, тоненько посвистывая, попадая иной раз в замкнутое пространство и найдя оттуда выход.

Да, она понимала этот ветерок, его веселые, нежные заботы и тихую его песенку на приволье. Однако нельзя быть чересчур беспечным и счастливым и не знать, что произойдет завтра и в будущем. Конечно, это относится к людям. Что может понимать ветерок, рожденный дыханием земного? Только рассказать о нежности, которой многим недостает, но которой все так жаждут.

И она с появлением на свет любила этот ветерок, его нечаянную, робкую ласку — покорилась ему с улыбкой и теперь, когда сделалась неказистой старушонкой — так вся усохла и сгорбилась, а сейчас даже немного подраспрямилась и не чувствует под собой ног, и ей подумалось, что новые люди на деревне слишком берегут свой домашний покой и потому не могут проникнуть в колдовство жизни.

Если бы это было не так, они работали и жили бы еще лучше.

Катерина шла и за своими мыслями не замечала знакомой дороги, словно скользила по тропинке вдоль бетонки и не было по обеим ее сторонам молчаливых нарядных домов. Примелькавшееся частенько исчезало из ее поля зрения. Впрочем, так и она сама давно стала невидимкой для сельчан.

Ее больше помнили погибшие.

Она смахнула набежавшие слезы.

Долго ей жить наказала Аграфена, и так трудно это выполнить, стоит вспомнить про себя. И, право, уж слишком много времени она готовилась к разговору с полковником, боясь равнодушного, сытого ответа на свои сокровенные слова. И грузный, бронзоволицый человек с серебристыми глазами перестал приезжать на деревню, надолго где-то задержался и оставил одну собаку.

Об этом тоже теперь болело сердце.

И чем больше проходило дней, тем меньше становилось понятно, почему полковник так гордился собой и сам не зашел к ней и не начал разговор первым. Разве им не о чем поговорить? Хотя бы для начала о колодезной целебной воде и об избе Аграфены… Об одиночках-солдатах, приходивших залечивать свои тяжкие раны…

Не из них ли был полковник?

Что уж попусту гадать! Не она его прятала и выхаживала для войны и жизни, а кто-то из тех, кто сгорел в мертвом огне, если, конечно, полковник поправлялся и набирался сил в их деревне после жестоких боев. Могло быть такое.

Еще как могло!

Старая подошла к дому полковника и увидела на крыльце овчарку. Собака лежала на пороге, и янтарно-зеленые ее глаза светились прозрачными влажными камешками, какие бывают у животных при сильной тоске и печали. И она открыла калитку и вошла в запущенный палисадник. Пес встал, толкнул лапами дверь.

«Тут ничем не поможешь, если нет хозяина», — подумала она. И последнее ее слово без ее воли многократно повторилось в голове: нет, нет хозяина! Хозяина! Хозяина!

Катерина села на лавочку перед домом, а пес лег на прежнее место, положил тяжелую голову на передние лапы и закрыл глаза.

Нет хозяина! Хозяина! Хозяина!

Старая скорбно поникла и застыла в неподвижности, взгляд ее медленно и трудно прояснился. Давнее вновь опалило. Ведь на этом месте, где она сидит, когда-то на прежней улице цвела акация, и вот возле нее фашисты расстреляли пятерых молоденьких красноармейцев. Никто не решился вступиться, кроме Сутулого Ивана. И плотника тоже убили. И все видели на деревне его долгую и мучительную смерть. Как, подстреленный в живот, он упал, и враги стали добивать его ногами. Был оглушительно слышен ужасный хруст человеческих костей.

Звери!

И с открытыми, и с закрытыми глазами она всех помнила до единого. Катерина дотронулась до маленьких молний, спрятанных в кармане, и сквозь ткань ощутила неутихающее тепло, тихий огонь, исходящий от них.

Вторая молния по праву все-таки принадлежит полковнику, вдруг подумала она, и далеко не спроста он наладил колодец Аграфены и не просил ее дом, крепкий еще и могучий, только с виду негодный для жилья. Сутулый Иван ставил вдове бесплатно этот сруб, и всем миром ему помогали.

Собака подошла к лавочке и легла у ног Катерины. Камешки растопились в глазах пса, и старая заметила эту перемену, вытащила из своих белых волос стальной гребень и принялась разравнивать свалявшуюся на боках овчарки шерсть.

Неужели пес чувствовал и отличал людей, не забывших о войне?

Конечно, не только такие глупости иногда приходят в голову, и все же среди новых людей на деревне лишь она да полковник с серебристыми глазами пережили, перестрадали войну, не умели и не могли ничего забыть, каждый в одиночку нес свое бремя, доверяясь своей памяти и не умершим в сознании близким, родным, знакомым, товарищам.