— Ты, Федор, помолчи, — чуть улыбнулся Егор Иваныч и подмигнул Любе, как старой знакомой. — А тогда мне было куда не до смеха. Казалось, вот сейчас зверь оборвет горло. Да смотрю, не волк это, а собака, и вроде сомнение у нее в глазах и растерянность. Я воспользовался, сбросил ее с себя и уж не помню, как и бежал. Словно на крыльях летел, и ветер свистел в ушах. И напрасно ты, Федор, синеешь от смеха, — заметил Егор Иваныч, — я туточки в этих местах партизанил в войну, и немцы нас травили собаками. Еще как травили. Патроны вышли — считай, пропал…
Андрей и Валя слушали неожиданного гостя затаив дыхание. Серьезным и напряженным стало лицо Федора. Дягилев стоял потупившись, сигарета давно у него потухла.
— И вот, — продолжал Егор Иваныч, глядя, как Люба, стараясь не привлекать к себе внимание, заваривает чай, — считай почти через сорок лет после войны овчарка сбила меня с ног и гнала несколько верст по лесу, где я воевал. Туточки же нас фрицы травили собаками, злыми и обученными брать за глотку людей, рвать их на куски. Зондер-команды, эсэсовцы имели таких собак, как ваша…
— Понимаете, это не совсем так, — торопливо перебил Егора Иваныча Дягилев и рассказал, как появился на берегу водохранилища Дик. — Если, конечно, мы говорим об одной и той же собаке, — добавил он уже спокойней.
— Я сразу настроилась, чтобы прогнать овчарку. Сразу, — с упреком сказала Люба и посмотрела на мужа.
— Чего уж теперь говорить, — махнул рукой Дягилев, — просто не могу поверить, что зверь, напавший на Егора Иваныча, и Дик — одна и та же собака. Мне кажется, этого не может быть. Ну, совершенно невероятно! Дик удивительно понятливый и послушный пес.
— Опять ты его защищаешь, — сердито сказала Люба, — тебе мало еще того, что произошло. Прямо как сердце чувствовало. И вот на тебе.
Разговор на этом оборвался.
И возникла тяжелая, нервная пауза. Дягилев старался не глядеть на гостей и не собирался приглашать их к столу, к готовому уже чаю. Но дети были явно не на его стороне, ожидали продолжения рассказа старого партизана и вопросительно посматривали на мать.
И Люба позвала непрошеных гостей поужинать, уступив им лучшие места на скамейке у подветренной стороны, где была сооружена стенка. Дягилев принес из палатки консервы и открыл их охотничьим ножом с широким лезвием.
— Никак не могу поверить, что это был Дик, — сказал он.
— Можешь не сомневаться, — ответила ему Люба, наливая густой, темный чай в эмалированные голубые кружки, — вот сам убедишься, — она отставила котелок в сторону и взглянула на часы, — скоро уж вернется твой преданный друг, и ты его, разумеется, накормишь вкусным ужином и долго будешь смотреть в глаза, — Люба уже говорила с досадой, — и пес исполнит твою любую-любую команду…
Дягилев поморщился как от внезапной зубной боли.
— Ну, что ты говоришь! По твоим словам выходит, что прекрасную собаку надо непременно посадить на цепь или даже усыпить.
— Не знаю, но твой Дик — самый настоящий зверь! Зверь, понимаешь? И удивительно, почему он слушается именно тебя.
— Потому что я его не боюсь, — буркнул недовольно Дягилев, — и потом, много есть на свете такого, чего сразу не всегда объяснишь.
Люба отвернулась от мужа и принялась ухаживать за гостями, достала из припасов сладкие сухари, конфеты, даже свежего земляничного варенья, что сварила недавно прямо на костре.
Тут-то и выбежал из кустов Дик.
И никто ему не обрадовался.
Егор Иваныч отхлебнул глоток чаю и отчаянно закашлялся, едва не опрокинув горячую кружку себе на колени.
Пес яростно и оглушительно залаял.
— На место, Дик! — крикнул Дягилев и возбужденно вскочил на ноги. — На место! К ноге!
Глухо рыча, Дик подошел к нему, и было видно, что собака в любой момент готова к прыжку. По ее сильному, мощному телу волной пробежала дрожь.
— Ложись! — приказал Дягилев, и пес тотчас выполнил команду.
— Слушается только его одного, — сказала Люба, растерянно улыбнувшись, — как будто нашла самого первого хозяина овчарка. Это та самая?
— Да, — ответил Егор Иваныч, и Дик снова угрожающе зарычал, — как видите, мы сразу узнали друг друга.
— Судите сами, какая дурацкая ситуация, — развел руками Дягилев, — мы уж хотели бросить потихоньку овчарку и перебраться на противоположный берег, — он говорил огорченно, взволнованно, и пес напряженно следил за каждым его жестом, — но в этой собаке есть загадка, — продолжал горячо Дягилев, — ведь в решительный момент она остановилась, и благодаря этому вы убежали от нее, хотя, честно говоря, мне до сих пор вовсе не верится: настигнуть и опрокинуть ей человека, согласитесь, ничего не стоит.
— Ты защищаешь Дика, потому что он слушается тебя и сразу признал хозяином, — сказала Люба.
— Пусть так, — перебил ее Дягилев, — но вот собака перед вами, и скажите, как с ней быть, решите ее судьбу! Я убежден, она становится опасна, когда остается одна, без хозяина. И человек в одиночестве слабеет и может превратиться в зверя. А тут домашний зверь, поймите! Без собственного дома — это просто зверь. Если рядом нет человека…