Каменные человечки

Оказывается, чтобы понять, что с тобой не все в порядке, нужно попасть в воздушную яму. Сердце как будто сорвалось с цепи, в животе появилось ощущение пустоты, бездны, всасывающей ее в себя. Она судорожно глотнула ртом воздух, совсем как в том импровизированном морге, когда ее рука ушла в студенистые внутренности. Засунув пальцы в горло жертвы, Прюсик нащупала что-то твердое, застрявшее там. Держа предмет между двумя пальцами, она ощутила, как по венам побежал адреналин, словно во время событий десятилетней давности.

Спинка кресла впереди то расплывалась, то снова принимала четкие очертания. Покончить с прошлым, подвести черту невозможно, подумала Прюсик. Все эти годы она успешно, как ей казалось, скрывала свой секрет от коллег по Бюро, и вот один пустяк, одна мелочь – и все посыпалось.

«Мелочь? Пустяк?» Прюсик оборвала себя: «Нет, не мелочь и не пустяк». Она сжала правый кулак, вонзив ноготь мизинца в мозолистую ладонь, и осторожно, исподтишка оглядела салон. Никто из пассажиров внимания на нее не обращал, даже не смотрел в ее сторону. Она расстегнула замки на портфеле, и бумаги хлынули из папок на колени. Следом за ними выкатился и упал к ногам пластиковый пузырек. Прюсик торопливо наклонилась и подняла его, но при этом порвала по шву пиджак.

Она прижалась лбом к маленькому стеклу иллюминатора. Зажатый в руке пузырек вернул ее в прошлое – в жару, воду, ужас.

Одиннадцать лет назад, сидя между книжными стеллажами в библиотеке для аспирантов Чикагского университета, Кристина Прюсик наткнулась на переплетенный вручную блокнот, содержавший исследовательские заметки, записанные в полевых условиях аспирантом отделения биологической антропологии – того самого, на котором училась и сама Кристина, – Марселем Бомоном в начале шестидесятых.

Две весны подряд Бомон проводил полевые изыскания в высокогорных районах Папуа – Новой Гвинеи. В мае 1962 года, накануне предстоящего возвращения домой, из Порт-Морсби, столицы Папуа – Новой Гвинеи, пришло известие, что молодой исследователь бесследно исчез на просторах необъятного тропического леса Катори. Одно из возможных объяснений случившегося Прюсик нашла в заключительных отрывках полевых заметок, сделанных в первый год. Предметом исследования Бомона был обитающий в горах клан га-бонг-га-бонг. Несмотря на строжайший запрет, га-бонг продолжали практиковать каннибализм с полным пренебрежением к закону. Никакими социальными или кровнородственными отношениями такое их поведение не объяснялось. Также невозможно было списать его на междоусобную вражду – хорошо задокументированную практику ритуальных распрей. В основе большинства ритуальных войн, насколько поняла Прюсик, лежит экономика – поддержание гендерного баланса, установление равновесного обмена, достижение компромисса, но никак не бессмысленное, злобное насилие, отличавшее га-бонг от других кланов. Их нападения отличались бессистемностью и не имели никакого отношения к неурегулированным разногласиям, взиманию долгов или межклановому обмену. Обвинять их никто не решался – настолько все боялись кочевых сородичей.

Прюсик такая картина представлялась чересчур фантастической – целый клан серийных убийц в дебрях Новой Гвинеи. Читая и перечитывая откровенный рассказ Бомона о га-бонг, она каждый раз склонялась к тому выводу, над которым размышлял и сам автор записок: люди данного клана страдают врожденной склонностью к убийству. Не является ли клан га-бонг доказательством того, что психопаты существовали среди первобытных народов? Что стремление убивать заложено не только в культуре, но и в наследственности?

Убивая, га-бонг всегда засовывали амулет или магический камень в останки врага – ритуал этот, заимствованный из более ранних эпох, выражал уважение к предкам жертвы. Вот только га-бонг, по мнению Прюсик, помещая в убитых свои священные камни, вовсе не руководствовались соображениями добродетели.

Необычная и жутковатая история Бомона пробудила ее интерес. Отталкиваясь от его описаний клана, она задумала тему собственной диссертации: изучение девиантного поведения в горных деревнях Новой Гвинеи, где каннибализм в наше время официально объявлен вне закона. Ей до смерти хотелось узнать, остались ли в дождевом лесу Катори живые представители описанного Бомоном клана. Через полгода после впечатляющего знакомства с записками соотечественника Прюсик сошла с борта «Боинга-747» в палящий зной бассейна реки Турама.

Прюсик закрыла глаза. Оба предплечья покрылись гусиной кожей. Правой рукой она ощупала левый бок, провела пальцами по ребристому шраму, начинавшемуся под ребрами и тянувшемуся почти до бедра. Когда-то давно, еще в период их с Роджером Торном недолгого романа, она, отвечая на его вопрос о происхождении шрама, солгала, сказав, что это результат нелепого инцидента в колледже с попыткой пройти сквозь стеклянную дверь.

Ложь, несомненно, повлияла на их отношения. Конечно, Торн не усомнился вслух в ее словах, но каждый раз, когда он прикасался к шраму, она ощущала лежащую между ними пропасть.