– Думаю, шесть групп будет неэффективно и неэкономично, – говорит Келенли, молча передавая нам свое одобрение и восхищение нашей игрой. Она смотрит на Галлата и пожимает плечами, не пытаясь делать вид, что ей все равно; кажется, ей просто скучно. – Мы точно так же могли бы сделать
Все мы заинтригованы вероятностью неприятностей. Келени утихомиривает нашу возбужденную дрожь. Проводник Галлат морщится от ее слов – они попадают в цель.
– Вы пойдете, потому что в этом есть потенциал больших выгод, – говорит нам проводник Галлат. Он все еще улыбается, но теперь в его улыбке угроза. Он ведь еле заметно подчеркнул это слово –
Мы отправляемся прямо в тот же день. Младшие проводники приносят мне одежду, подходящую для выхода. Я осторожно натягиваю толстую ткань и обувь, восхищаясь различием текстур, а затем сижу спокойно, пока младший проводник заплетает мои волосы в одну белую косу.
– Это необходимо? – спрашиваю я. Мне искренне интересно, поскольку проводники носят разные прически. Некоторые из них я не могу имитировать, поскольку мои волосы пышные и жесткие и не поддаются завивке или выпрямлению. Такие волосы только у нас. У них же – разнообразные текстуры.
– Может пригодиться, – говорит младший. – Вы в любом случае будете выделяться, но чем нормальнее вы будете выглядеть, тем лучше.
– Люди поймут, что мы часть Движителя, – говорю я, чуть выпрямляясь от гордости.
Его пальцы на миг замедляются. Не думаю, что он это замечает.
– Не совсем так… Скорее, они подумают, что вы что-то другое. Но не беспокойся, мы выставим по дороге охрану, чтобы не было проблем. Она будет малозаметна, но будет. Келенли утверждает, что вы не почувствуете себя защищенными, даже если и будет так.
– Скорее, они подумают, что мы что-то другое, – медленно, задумчиво повторяю я. Его пальцы вздрагивают, чуть сильнее, чем надо, дергая за пряди. Я не морщусь и не отдергиваюсь. Им спокойнее воспринимать нас как статуи, а статуи не должны ощущать боли.
– Ну, вероятность мала, но они должны знать, что вы не… То есть… – Он вздыхает. – О, Злая Смерть. Все так сложно. Не беспокойся об этом.
Проводники говорят так, когда делают ошибку. Я не детонирую остальным это прямо сразу, поскольку мы свели общение вне санкционированных встреч к минимуму. Люди, не являющиеся настройщиками, могут лишь рудиментарно ощущать магию; они используют машины и инструменты, чтобы делать то, что для нас естественно. И все же они всегда в какой-то степени мониторят нас, потому мы не можем позволить им узнать, до какой степени мы способны общаться друг с другом и слышать их, когда им кажется, что мы не можем.
Вскоре я готов. После совещания с другими проводниками по лиане мой решает подкрасить мое лицо тенями и пудрой. Предполагается, что благодаря этому я буду выглядеть как они. На самом деле я становлюсь как белокожий, выкрашенный в коричневый цвет. Наверное, у меня был скептический вид, когда он показал мне меня в зеркале; мой проводник вздыхает и сетует, что он не художник.
Затем он приводит меня туда, где я бывал всего несколько раз, это место внутри здания, где я живу: вестибюль внизу лестницы. Здесь стены не белые; естественным зеленым и коричневым цветам самовосстанавливающейся целлюлозы было позволено цвести как есть. Кто-то засадил это место вьющейся земляникой, которая наполовину в белых цветах, наполовину в зреющих красных ягодах, и это весьма мило. Мы вшестером стоим возле бассейна на полу, ожидая Келенли и стараясь не замечать остальной персонал здания, который входит и выходит, пялясь на нас: шесть коренастых людей ниже среднего роста с пышными белыми волосами и раскрашенными лицами, с губами, сложенными в оборонительно-приятную улыбку. Если тут и есть охрана, мы не можем отличить их от зевак. Когда Келенли подходит к нам, я в конце концов замечаю охранников. Ее охрана идет вместе с ней, не пытаясь скрываться, – это высокие коричневые женщина и мужчина, которые могли бы быть братом и сестрой. Я понимаю, что уже видел их в другие разы, когда к нам приходила Келенли – они болтались позади. Когда она подходит к нам, они отступают.
– Хорошо, вы готовы, – говорит она. Затем она кривится, касаясь щеки Душвы. Ее палец испачкан в пудре. – Правда?