Каменные скрижали

— Все, как вы предвидели, профессор, — говорила она, разливая чай по кружкам, вдавленным в песок и прикрытым салфетками. — Болезнь здесь протекает иначе, более остра Механические повреждения от песчинок ускоряют нагноения. Инфицированы все поголовно.

— Пути? Какие пути? — профессор огляделся, но, увидев только один стул перед ящиком, заменяющим стол, разочарованно втянул воздух носом и сел на пол. — Как обычно, через пальцы?

— Через пальцы, через подол маминой юбки, которым та вытирает и свои слезящиеся глаза и глаза ребенка, ну, и дополнительно через крупных мух. Думаю, бактериальная культура здесь присутствует в более активной мутации. Надо проверить в больнице. Нашлось несколько добровольцев, учу их облегчать проявления болезни, лечением это назвать никак нельзя.

— Вы-то сами как себя чувствуете? — профессор, склонив голову на плечо, обмахивался смятой полотняной шляпой, как мясистым листом.

— Хорошо, — отрывисто буркнула Маргит. — Теперь совсем хорошо.

— Препараты есть?

— Есть, но немного. Я на ваш приезд рассчитывала.

— Послушайте, что с нами было по пути. Во-первых, угодили под сильнейший ливень. Вас не захватило?

— Захватило, но дождь испарялся, не долетая до земли. «Если она мне не поможет, я и минуты не улучу на разговор. Как спровадить старого болтуна?» — раздумывал близкий к отчаянию Иштван.

Он украдкой ловил ее мимолетные взгляды, просил, умолял глазами.

— Куда что сложить? — окликнул с дороги водитель.

— Несите все сюда. Ночевать будете? — спросила Маргит.

— Зависит от погоды, — профессор качнулся, встал, отряхнул с ладоней песок, включил свой приемничек. — Пойду, распоряжусь, а то эти дурни волокут не те ящики. Там есть кое-что посущественнее. Перед тем, как выйти на солнце, профессор медлил, долго расправлял помятую шляпу.

«Сейчас, пока музыка не созвала зевак», — мелькнула мысль.

— Я должен с тобой поговорить.

— Хорошо. Только чуть позже, — почти нехотя ответила Mapгит.

— Но я же имею право знать.

— Имеешь, — усмехнулась она. — Было бы желание.

— Почему ты стала избегать меня?

Маргит сидела, вытянув обутые в сандалии ноги, стройные, дочерна загорелые икры плашмя глубоко легли в белый, сверкающий, как толченое стекло, песок. И молчала, опустив голову.

— Я звонил, и все мимо. Письма и телеграммы ты получила?

— Получила.

— В чем же дело? Что встало между нами? Скажи, я прошу. Вымученным движением она подняла темные очки, и только теперь он увидел ее глаза, такие ясные, подведенные глубокими тенями.

— Ребенок. Твой, — и она поспешно поправилась. — Наш.

Снаружи близились голоса носильщиков и кудахтанье профессора. Иштван молчал, как оглушенный.

— Как это случилось? Ведь ты же сама говорила… — отчаянным шепотом выдавил он.

Радиомузыка, писк флейты и всхлипы двухструнных скрипок ворвались в палатку, отразились от полотна, побрели по поселку. Волоча длинный ящик, в палатку забрался водитель, к счастью, он пятился задом и не мог видеть изумления и отчаяния, яснее ясного отразившихся на лице Иштвана.

Профессор присел над ящиком, стал подбирать ключи.

— У меня для вас сюрприз, — начал он под рыдания радиоприемника.

Иштван вскочил, вышел наружу, всем телом ощутил удар солнечных лучей, ошпаривающий, как кипяток. Зажмурился и побрел по поселку, не разбирая дороги.

Короткими вдохами он глотал спертый воздух, плывущий из открытых лачуг вместе с дымом тлеющих очагов. Он шел мимо лавчонок, загроможденных банками цветных леденцов и гроздями пыльного красного перца. Две доски на пустых бочках из-под бензина, щелястая тростниковая кровля, — вот и универмаг. Ветер нес зернышки песка. Они сыпались с крыш, кололи щеки, бегали по коже, как мураши.