Каменные скрижали

И перед тем, как выйти из шатра, Иштван увидел, как женщина, стоя на коленях, схватила ладонь мужа, прижала к щеке и, закрыв глаза, поцеловала.

Когда он свернул к дому и завел машину в гараж, его несколько удивило поведение повара, тот сидел на корточках, как статуя из обожженной глины, забившись в синеватую тень.

— Обед готов? Отчего у тебя такой озабоченный вид?

— Все в порядке, сааб, — через силу ответил повар, отводя взгляд.

— Все в порядке, — подтвердил чокидар в скаутской полотняной шляпе, ударяя бамбуковым шестом о плиты тротуара, — Я начеку.

Проходя через столовую, он увидел, что стол накрыт на двоих, волнительно вспыхнула надежда, он бегом бросился в свою комнату и чуть не налетел на Маргит. И сразу понял необычное поведение прислуги. Маргит закинула ему на шею теплые обнаженные руки, поцеловала, потянулась к его губам.

— Как я по тебе соскучилась, — всей грудью вздохнула она. — У меня так мало времени. И так долго пришлось ждать.

— Позвонила бы.

— Не хотела. Ты представить себе не можешь, как хорошо сидеть у тебя в комнате и ждать. Я велела прислуге не говорить тебе ни слова, пусть это будет сюрприз. Не проговорились?

— Нет, но на столе-то два прибора.

— Ну, и дурак у тебя повар, выдал-таки меня, — рассмеялась Маргит счастливым смехом расшалившейся девчонки.

Они стояли, слитые нежным объятием. Слегка пахли нагретые солнцем рыжие волосы Маргит. Сквозь тонкое полотно Иштван чуял напор ее груди, живота, бедер, чуть ли не биение крови. И обрушился на ее губы, разомкнул их, проник внутрь.

— Скажу прислуге, чтобы шла по домам.

— Не уходи, не уходи, — шепотом попросила Маргит, вонзая пальцы ему в кожу. Он даже не заметил, когда она успела расстегнуть молнию на юбке, юбка сама соскользнула на пол. Маргит перешагнула ее движением, каким дети покидают круг, нарисованный на земле во время игры в „домики“.

— Я им уже сказала, чтобы убрались вон, — промурлыкала она, расстегивая на нем рубашку и припадая щекой к загорелой груди.

— Мне надо помыться, я весь потный.

— Если бы ты знал, как ты мне нравишься именно такой, горячий, липучий, ну, скинь же это… — дернула она рукав его рубашки.

Дикое, неукротимое желание, словно им выдался лишь краткий миг. И больше никогда… Но вот ее горячее дыхание обожгло шею, она напряглась под ним, застонала от наслаждения, и мелькнуло, что взаимное упоение похоже на борьбу, он понял, что давит ее в объятиях до боли, до потери дыхания, как соперника. Медленно, очень медленно он возвращался к ней. Она пришла в себя от холода под откинутой рукой, павшей на каменный пол. И вот он скатился с нее, словно сброшенный ударом, лег навзничь затылком ей на локоть, чуя, как там бьется зажатый пульс, голубая черточка под золотистой кожей. Они отдыхали, их пальцы нашли друг друга, сплелись и застыли.

Маргит вытащила из-под него занемевший локоть, опершись на руки, наклонилась над ним, две волны ее волос коснулись его щек, он видел прямой нос, гладкий лоб, переменчивую голубизну глаз, слегка набрякшие губы… Она как бы реяла над ним, и хотелось, чтобы это длилось вечно. Полоска света, падая сквозь щель в занавеске, словно пламенем высвечивала ее волосы, зажигала искорками крохотные капли пота над верхней губой, вспоминалась свежесть этих губ, пахнущих табаком, соленый вкус кожи, но он не порывался больше целовать их, обновлять ощущение. Что тут вспоминать, достаточно было привлечь ее к себе, но он не привлек, ему было хорошо, в нем поселилось сытое умиротворение, словно роение сетки солнечных зайчиков на дне бьющего ключа. Полное благодарности упоение. „Маргит, Маргит, — пело в нем быстрое кружение крови, — от тебя и в тебе мое великое счастливое забвение. Никогда, никогда я не стану пресыщен тобой“, — и эта мысль утверждала в нем отраду.

Он выбрался из-под ливня ее волос. Взял бутылку вермута, взял  стаканы, бросил в них лед. Покачивая постепенно остывающее стекло, он не сводил глаз с нагой Маргит, все еще лежавшей на ковре, ее тело было золотистым, но розоватый загар на маленьких грудях и округлом треугольнике лона переходил в фиалковую белизну, напоминающую колорит созданий Ренуара, как магнит, влекла взгляд ее откинутая рука, хотелось обвести леностную удлиненность очертания. Лицо с большими голубыми глазами, от взгляда на которое ускоряется сердцебиение. Широко открытые глаза бродят взглядом по потолку, ловят сонно вращающиеся лопасти. Движение воздуха колеблет рассыпавшиеся рыжим кругом волосы. И как это тело молодой женщины гармонирует с ковром цвета лесной зелени в голубоватые пятна и сложный охровый растительный узор. О такой минуте Иштван мечтал. Ему представлялось, что именно ради этого сочетания линий и красок, свободного от всякой чувственности, ради чистой красоты купил он этот коричнево-зеленый ковер, словно подсознанием предчувствовал, что будет любоваться Маргит на этом фоне. „Она прекрасна, — восклицал в нем восторг, — преображенная, иная, словно в первый раз увиденная, достойная желания и смиренного обожания“.