Каменные скрижали

— Даже не верилось, что придете, — раздался дружелюбный голос, от стены отделилась высокая фигура. Иштван почувствовал теплое шершавое рукопожатие, это была рука труженика, привычная к топорищу и черенку лопаты. — Сюда из приезжих мало кто заглядывает, они предпочитают пляж.

Стоя у калитки церковного дворика, на теплом свету от мигающих свеч они разглядели пышную седую бороду, настойчивый взгляд из-под кустистых бровей. Монах был в полотняном облачении оранжевого цвета, по такому цвету одежды отличают буддийских бонз, обут в сандалии на босу ногу.

— Вы из Англии?

— Нет. Мадам — австралийка, а я из Венгрии.

Монах ухватился за руку Иштвана, словно боясь, что тот вырвется и убежит.

— Боже мой, вот так подарок, — захлебнулся он от восторга и вдруг торопливо заговорил по-венгерски — Я тоже венгр, я из Колошвара. Салезианец. Здесь безвыездно с тысяча девятьсот двенадцатого года.

— Тогда венгры еще не были свободны.

— Венгры всегда были и будут свободны. Только высшая власть в государстве… Вы эмигрант?

— Нет. Я из Будапешта.

Монах жадно заглянул в лицо Иштвану.

— И можете туда вернуться?

— А вы разве не можете, святой отец?

— Как повелят отцы-настоятели. А они привыкли, что я здесь, и я сам смирился с этим. Вот уж не думал, не гадал, что Господь пошлет мне такую радость на Рождество. Могу поговорить на родном языке. Я здесь нескольких мальчиков учил, они запоминают слова, как магнитофонная лента, но ведь они не венгры. Все равно что попугая учить.

— Мы вас не слишком задерживаем?

— Нет. Сейчас служит отец Томас Мария де Рибейра, он индус из Гоа. Моя очередь позже, когда вернутся с моря рыбаки.

— На каком языке говорите? — подошла поближе Маргит, о которой они почти забыли. — Вы венгр?

— Да.

— То-то ты обрадовался.

— Не ревнуй. А у вас есть связь с нашим посольством?

— Нет. Давным-давно прислали письмо, предложили зарегистрироваться, да я так и не собрался, а письмо куда-то задевал.

— А паспорт?

— Меня здесь все знают. Документов никто не спрашивает. Выезжать отсюда никуда не собираюсь. А в последний путь паспорт не потребуется, Господи, какое счастье — говорить по-венгерски. Вы супруги?

— Нет.

— Но поскольку вы сюда пришли, вы, надеюсь, католик? — встревожился священник, забрал в кулак бороду.

— Да.

— Может быть, хотите отобедать?

— Мы только что из-за стола. Ни в коем случае нельзя. Как-нибудь в другой раз.

Некоторое время царило молчание, монах словно устыдился собственной назойливости.

— Простите, пожалуйста. Уж так захотелось выслушать исповедь на родном языке. Здесь, в Индии, благословить земляка — это же просто счастье. Истинно знамение божье, ни с того ни с сего так не бывает. Маргит, опершись о калитку, осматривала, что там внутри храма. Теплый блик падал на ее порозовевшие щеки, играл на волосах. Из церкви плыли певучие голоса, подхватывающие литанию, и пряный запах жаркой толпы.

Задержавшиеся женщины, понимая, что опоздали, извинялись, низко кланялись, касаясь лбом вытоптанного порожка, целовали кончики пальцев, которыми прикасались к полу. Набрасывали на головы кружевные накидки и, скользнув по Маргит косым взглядом, как смотрят на неблаговоспитанную особу, проходили в часовню.

— Значит, вы, может быть, вскоре увидите наш Будапешт? Иштван уклонился от прямого ответа.

— Святой отец, вы разве не знаете о ноябрьских событиях, о Кадаре?

— А кто это?

— Ни о восстании не знаете, ни о боях в Будапеште?

— Нет. У меня нет радио. Газет не читаю. Расскажите, расскажите, что там случилось?

С чего тут начать, как в двух словах расскажешь? Иштвана охватило внезапное нежелание пускаться в объяснения. Пришлось бы начать с… Да всю историю последних сорока лет выложить…

— Да уж все затихло, — горько сказал он.

— Слава богу. А то я уж было разволновался. Знаете, лучше не читать газет, нынешние журналисты придумывают такие страхолюдные заголовки — ну, никак завтра же грянет война. А на деле — ничего такого страшного. Ровным счетом, ничего. Хранит Господь.

В глубине часовни залился колокольчик. Старик отвернулся, грузно опустился на колени. Жестом пожурил, прервал разговор, призвал сосредоточиться.

Через головы коленопреклоненной толпы Иштван увидел в темных пальцах священника огнистое золото чаши и хрупкий белый кружок.

Женщины подползали к священнику на коленях, резко вставали, принимали причастие, припадали лбом к полу и на миг замирали, сжавшись в комочек и стараясь не дышать. За ними теснилась к алтарю толпа одетых в белое мужских фигур. Мужчины шаркали босыми ногами, в шагу у них болтались узлы подвязанных дхоти, свободные юбки закрывали колени.