Каменные скрижали

— Я видел, как немцы накрывали огнем отступающие венгерские части, несмотря на то, что позицию было невозможно удержать, да и сами они отходили. Я их ненавидел. Но боялся русских. Когда Будапешт пал, я хотел застрелиться. Мне казалось, что это конец Венгрии, что мы, как нация, погибли. Случилось так, что я попал в какую-то семью, раненый, голодный, без сил. Они дали мне одежду и какое-то время прятали у себя. Через несколько недель я вышел, с твердым намерением закончить университет, словно ничего этого не было… От смерти никуда не денешься. Так или иначе, она сама придет непрошеная. Оказалось, что нужно все начинать сначала. Работы хватило для всех. Тогда еще особо не расспрашивали, не интересовались, кем ты был на самом деле, не ворошили прошлого.

Перед ними открылись арки дворца Акбара, потрескавшиеся колонны под дождем из песка, неясные очертания, словно на много раз демонстрировавшейся кинопленке.

— А как дела у вас сейчас? — Жить можно?

Она на какое-то время задумалась, прежде чем решилась спросить:

— Так у вас плохо?

— Нет. Ты, вероятно, думаешь: сами виноваты. Конечно. С русскими пришли люди, которые когда-то жили у нас, для них они были самыми лучшими венграми, а для нас нет. Они говорили, что приходят нас учить, воспитывать в духе равенства и свободы… Одних по милости Сталина выпустили из тюрем, другие, которым, вероятно, в свое время удалось избежать каталажки, превратились в марионеток, стали послушным орудием, они хорошо знали, чем грозит непослушание. И тут же начали усердно возводить стены тюрем, тень которых падала на начавшееся восстановление. Эти люди имели мало общего со страной, которой они не знали… Они пугали уже одной своей манерой произносить слова, чужим акцентом вставленными словечками, которые напоминали, откуда они кто за ними стоит. Несправедливые приговоры, тяжелый труд и насилие они небрежно включали в издержки строительства нового общества. И не представляли себе, что может быть иначе. Они должны стоять во главе, выступать с трибун, их лица на портретах и бюстах… Они, они! И все же тогда родилось что-то такое, что все же было народной республикой, рабочие учились понимать механизмы политики, крестьяне начинали читать. Родились новые силы, с которыми власти должны считаться.

— Значит, и ты подаешь кирпичи, когда возводят стены тюрьмы, — сказала она со снисходительной улыбкой, глядя на носки пыльных туфель, — служишь тем, кто, по твоему мнению, не заслуживает уважения.

— Если я засуну руки в карманы и скажу всем: «нет», то тоже ничего не изменю. Даже самого себя. Было время, когда я думал, что достаточно, если я буду только писать на красивом венгерском языке. Сегодня я знаю, что этого мало. В народе дремлет много сил, социализм их будит, это не громкие слова. Наши руководители часто сами не отдают себе отчета в том, какие силы они привели в движение. Приближается время, когда посредники должны будут уйти. Изменения начались в России, с приходом Хрущева… У нас еще старая, испытанная система: подозрительность, доносы, страх. В Польше уже тоже думают иначе. Наступает оттепель, лед трескается — так это красиво называют политики, словно сами неожиданно стали поэтами. Идет буря. Она должна прийти и к нам. Должна. И предстоит борьба, в которой я не могу не участвовать. Иначе я сам себя буду презирать.

Маргит смотрела на него своими голубыми глазами, казалось, это упрямство передается и ей.

— Выходит, ты уже не можешь жить без политики, — укоризненно прошептала она.

Тереи кивнул головой.

Небо прояснилось, и неожиданно они увидели низкое солнце, которое расплывчатым сверкающим пятном в тройном круге радуги выглянуло из-за горизонта. Ветер прекратился. Стало невыносимо жарко, зной шел от песка пустыни, которым буря засыпала дороги и деревья.

Они сидели молча, с симпатией поглядывая друг на друга. Иштван вывел машину на шоссе. Асфальт покрывали песчаные гряды, которые обычно намывает течение на дне речушки. Валялись измельченные ветви и кучи сожженных засухой листьев.

— Стоит мне повернуть голову, чувствую, как песок сыплется мне за шиворот. Мне надо принять ванну. Отвези меня домой.

— Хорошо, будет сделано.

Он свернул в район вилл. Через несколько минут чокидар уже докладывал ему, что выбито стекло в холле, и тут же, ведомый таинственным инстинктом, появился повар.

— Куда ты меня привез? — спросила Маргит, вытирая испачканное лицо.

— Домой, как ты велела. Сейчас я тебе дам полотенце и купальный халат. Предупреждаю: из крана с надписью «холодная» течет как раз горячая. Ну, что ты на меня так смотришь? Сначала столько говорила о дружбе, а теперь удивляешься.

Маргит вошла в комнату, ей в глаза бросился рыжеватый темно-зеленый ковер, ярко освещенный заходящим солнцем. Она остановилась.

— Прекрасные цвета, — кивнула девушка с одобрением, — мне нравится.

— Мне тоже. Напоминает тебя. — Она искоса посмотрела на него.

Иштван показал, где находится ванна, бросил ей махровое полотенце.

— Если хочешь, чтобы я потер тебе спину… — шутливо предложил он свои услуги.