Каменные скрижали

Все сразу стало ясно — и эти странные, неспокойные движения, и витиеватые фразы — Кришан курил гашиш. Растаяла вся симпатия, с которой он относился к шоферу, теперь Тереи понял, чем руководствовался посол, увольняя Кришана, собственно говоря, они должны быть довольны, что не дошло до настоящего несчастья. Еще раз оказалось, что Иштван был не прав, наивная доброта легко могла привести к тому, что они попали бы в руки шантажиста, шофера надо было уволить, используя любой предлог. Ему показалось, что, кроме легких испарений бензина и масла, он чувствует неприятный чад конопли, но все эти запахи перебил острый, приторный аромат духов девушки, которая в наступивших сумерках подошла к советнику.

— Простите его, сааб, с нами случилось большое несчастье, — просила она, позванивая браслетами, — он полон печали. — Ему можно как-нибудь помочь? — Нет. Он должен выспаться.

Тереи включил фары и выехал на дорогу. Слыша ровное гудение мотора, он почувствовал облегчение. Иштван нажал на педаль газа, словно хотел убежать от всего увиденного. В посольстве светилось одно занавешенное окно за решеткой. Шифровальщик еще работал. Сигнал поворота ему отремонтировали на заправочной станции, куда он заехал за бензином.

Конноли отдавал себе отчет в том, что он здесь лишний, хотя они удерживали его так, словно боялись остаться одни в наступающих сумерках на широкой гостиничной веранде. Конноли смутно чувствовал горький вкус поражения, в конце концов, не он, а девушка решила, кого выбрать. У него не было шансов, хотя он себе готовил совсем другую роль. Он не мог ни изменить, ни повлиять на ход событий, в его силах было только замедлить их, а поскольку было ясно, что Маргит и Иштван этого хотят, то назло им Конноли встал, потер свои редеющие, стриженные бобриком волосы и, небрежно бросив «до свидания», ушел, высокий, широкоплечий. По его спине стекали пятна света, падающего из выеденных засухой отверстий в лиственной крыше галереи. И пока они могли его видеть, Конноли шел подчеркнуто молодцеватой походкой, которая никак не соответствовала его усталости после целого дня работы, жаре и позднему обильному ленчу, который его заставили съесть.

Они сидели в тени, быстро превращающейся в сумерки, так близко, что их руки теперь могли свободно касаться, ласкать друг друга, переплетаться, но Маргит и Иштван не шевелились. Если бы рядом находился свидетель, это могло бы случиться скорее — из дерзости, упрямства, просто для того, чтобы подчеркнуть близость, хотя ничего еще не произошло.

Над деревьями висела голубеющая пыль, и волосы Маргит стали почти черными. Далеко за воротами с кошачьим мяуканьем несмазанных осей катились толстые, не окованные колеса тонг, запряженных волами, их белая шерсть фиолетово поблескивала. Я должен буду это запомнить — в голове у Иштвана звучала спокойная мелодия, — оставить в памяти запах сухих листьев, пыли и навоза, голоса, певучая перекличка возниц, сидящих на корточках, на дышлах в огромных тюрбанах, качающихся, как увядшие маки. Свет немногочисленных фонарей еще не резал глаз желтые размазанные пятна между деревьями свидетельствовали о наступающей ночи. Подул ветерок, приносящий облегчение. Еще мгновение, и на землю падет внезапная субтропическая темнота. Маргит тоже смотрела на Агру, город, ставший совсем другим в свете гирлянд разноцветных лампочек, вечерней иллюминации предназначенной для привлечения туристов к маленьким лавкам, заполненным поделками из слоновой кости, сандалового дерева и вышивками, кружевами, батистовыми платочками с мережками тонкими, как иней, которого здесь никогда не видели.

Тереи украдкой поглядывал на ее шею, чистый профиль, полураскрытые и набухшие от жары губы. Девушка смотрела долго, не моргая, словно обеспокоенная быстрым приходом ночи. В этой своей спокойной задумчивости она казалась ему необыкновенно прекрасной. Иштван хотел обладать ею, чувствовать тяжесть ее головы в ладонях и льющиеся между пальцами волосы, похожие на медные струи. Как было бы хорошо наклониться над ее губами и не целовать, а чувствовать близкое дыхание, продлить мгновение близости. И она тоже не спешила, тишина уходящего дня соединялась с их спокойной уверенностью в том, что они уже принадлежат Друг Другу или это скоро случится, и не волей предназначения, какой-то там судьбы, что лишило бы их бунтарской радости — ведь они сами выбрали друг друга и сами принесут себя друг другу в дар, поскольку этого действительно хотят.

— О чем ты думаешь? Мне показалось, что ты от меня куда-то ушел, что ты далеко.

Он машинально хотел возразить, взять ее за руку, накрыть ладонью, шепча — «думаю о тебе», но все, же сказал правду, пораженный ее интуицией.

— Я вспомнил одну такую ночь из детства.