Каменные цветы

— Мать не хотел оставлять, — наконец пояснил Павел. В первый год после возвращения из клиники он вообще отказывался это обсуждать, а потом потихоньку начал. — Она бы от него не ушла, а он бы ее убил, если б больше не смог на меня срываться.

— Она была дура, если согласилась на такое! — вспылил Эдуард.

— Вот видишь? Поэтому я и не сказал тебе. Ты бы не стал ее спасать, только меня.

— Но я же прав!

— Ты прав, — кивнул тогда этот тощий пацан, глядя на Эдуарда единственным глазом глубокого старика. — Она дура. Но она еще и моя мать. Я не мог уйти.

Жаль только, что такая семейная преданность была свойственна не всем. Когда его мать, тоже получившая свое в тот страшный день, очнулась в больнице и узнала, что ее возлюбленный умер, она заявила, что нет у нее никакого сына. Время должно было вправить ей мозги, но не вправило, с тех пор она ни разу не поинтересовалась судьбой Павла. Эдуард тогда хотел ее засудить — было, за что, но пацан его отговорил.

С тех пор он многое пытался сделать, чтобы исправить свои ошибки. Жаль только, что все исправить нельзя. Повязка на лице мальчишки служила лучшим напоминанием об этом, и Эдуарду не хотелось даже думать о душевных ранах, которые увидеть невозможно.

Он так и не узнал, что именно творилось с Павлом Романовым в том доме. Пацан не говорил, он не спрашивал. Психологи, которых нанял Эдуард, может, и знали, однако он не приставал к ним с расспросами.

А может, все подробности не выяснили даже они. Павел всегда был закрытым, это признавали все. Он выглядел вполне спокойным, будто с легкостью все пережил. Однако Эдуард не брался сказать, где заканчивается самоконтроль и начинается правда.

И все вроде как пришло в норму — а потом случилась эта история. Мерзкая, вытягивающая из недр памяти то, что хотелось закрыть там навсегда. Эдуард надеялся, что Романов отправится за помощью к специалисту, как сделал бы взрослый человек. Однако Павел предпочел снова справляться со всем самостоятельно.

Эдуард собирался уважать его волю и не давить, и он делал это, пока не вмешалась девица. Первую атаку Егоровой он, надо сказать, отбил вполне успешно, она все-таки ушла из его кабинета, хлопнув дверью. Он же остался — с долгими часами переговоров по телефону и чувством того, что он напрасно ее прогнал.

Дело было не только в Егоровой. Он прекрасно помнил, как Павел не так давно отправился за этой девицей в огонь. Это могло не значить ничего, он еще со времен своей матери был склонен опекать каких-то дур. Но это же могло значить очень многое…

Эдуард по-прежнему мучился от сомнений, когда девица ввалилась в его кабинет снова — так же бесцеремонно, как в прошлый раз.

— Без вас я все-таки не справлюсь, — обреченно заявила она. — Я знаю, что он затаился где-то за городом, но не могу понять, где. На его имя никакая недвижимость не зарегистрирована, никто не берется сказать, где он бывает, он же одиночка. Только вы и можете хотя бы предположить!

Эдуард, на пару секунд потерявший дар речи от такой наглости, наконец опомнился:

— С чего вы взяли, что он за городом?

— Видела колеса его машины, он часто катается в какое-то место, где с дорогами не очень. Но это может быть что угодно! Без вас я его никогда не найду.

— Вы и со мной его не найдете, я отказываюсь в этом участвовать. У человека должно быть личное пространство, в конце концов!

— А если он умрет в этом личном пространстве? — поинтересовалась Егорова, глядя ему в глаза. — Это вы тоже примете?

— Что за глупости? Он не умрет! С чего ему умирать?

— Если он сочтет, что это единственный способ сохранить гордость — разве нет?

— Он не станет так поступать из-за этих нелепых сплетен!

— А что из этого точно ложь? Вы вот знаете наверняка? И какую долю правды он готов открыть миру? Может, слишком много уже прозвучало?

Она вроде как говорила все верно, но слов Эдуарду никогда не было достаточно. Если бы речь шла об одних лишь словах, он бы просто выставил ее вон.

Однако сейчас ему куда важнее был взгляд Егоровой. Он такой взгляд прежде видел лишь однажды — у мальчишки, выбравшегося из преисподней. Взгляд существа, которое осознает свою физическую слабость, но все равно отказывается сдаваться.

— Черт бы вас обоих побрал, — выдохнул Эдуард. Он быстро написал на листке бумаги адрес и протянул Егоровой. — Держи! Там он, скорее всего.

— У него все-таки есть загородный дом?

— Это дом его отца. Формально зарегистрирован на его мать, но она не была там с тех пор, как убили ее второго мужа.

— Вы хотите сказать, что это… тот самый дом? Вы позволили ему поехать в тот самый дом, прямо сейчас?

Эдуарду и в голову не пришло бы проводить такие параллели, но теперь, когда она заговорила об этом, он почувствовал себя глупо.

— Какая разница? — огрызнулся он. — Он сам это выбрал!

— Ладно, забудьте… Меня на работе в ближайшее время не ждите.

Да кем она вообще себя возомнила? Если бы он сейчас уволил ее по статье, на что имел полное право, она бы на работу в жизни не устроилась! Вот только, глядя на Егорову, Эдуард сильно сомневался, что ее можно напугать таким.

— Показ через три дня, — напомнил он.