Каменный фундамент. Рассказы

Степан ощутил это особенно сильно, когда был объявлен Указ Верховного Совета о демобилизации старших возрастов и его сверстники стали собираться домой. Нет ничего радостнее возвращения в родное село, к своим, к семье, и нет ничего трагичнее — если всего этого нет, не стало. А сердце просит ласки, тепла. Он пришел к командиру части и, боясь, что все рассыплется в прах, спросил:

— А вы то письмо, товарищ майор, никому не отдали?

На своем боевом пути много прошагал по земле сержант Нарубин. Не отвлеченным понятием, а физически ощутимым для него стало слово «простор». Он много исходил и многое видел, но такого великолепия, такого необъятного простора, как здесь, в Сибири, он еще не встречал. От этого изобилия зелени, солнца, воздуха распирало грудь так, что становилось больно дышать. Но в этой боли была светлая радость и гордость солдата-победителя, отстоявшего от врага родную землю.

Просторы, просторы! Плывя сюда на пароходе вниз по Енисею, Степан подошел к сменившемуся с вахты рулевому и спросил, как называется гора, мимо которой они проплывали. Тот пожал плечами и коротко сказал: «Никак». За поворотом поднялась новая гора. Степан спросил: «А эта?» И снова рулевой ответил спокойно: «И эта никак. Их много. Разве каждой придумаешь имя?»

А возле Мушина каждый холм, каждый овраг и перелесок имели названия. Там каждое деревцо было на счету. У липы, что стояла у дороги при въезде в село, — Степан это точно запомнил — было сорок семь сучьев. Потом два нижних засохли… Колхозную рощу чистили два раза в год, весной и осенью, убирали опавшие листья и мелкие ветви. Здесь же кругом высились темные, от веку не рубленные леса, вперекрест заваленные буреломами. К реке спускались широкие прогалины непаханых земель, некошеных лугов. Раздолье…

Степан ехал, руководствуясь только расспросами, не представляя отчетливо, куда именно он едет. И велико было его удивление, когда, сойдя на последней по Ангаре пристани, он узнал, что теперь надо плыть на катере или идти пешком еще сто десять километров.

Не хватало решимости у Степана, хотелось выиграть время, подумать еще. Он пошел пешком.

И вот конец его пути. Перед ним селение в полтора десятка дворов. Старое плотбище леспромхоза.

Степан поднялся, по солдатской привычке подтянул ремень и вошел в поселок. Игравшие на дороге ребятишки указали ему дом Андрея Максимыча. Как большинство крестьянских дворов в Сибири, дом обнесен был заплотником, забранным в столбы. Глухие высокие ворота. Сейчас они стояли распахнутыми настежь. На промытом дресвою крылечке девочка лет пятнадцати чистила рыбу. Завидев Степана, она поджала босые ноги, одернула юбку. Степану показалось, что она чем-то похожа на его погибшую дочь. От этого болезненно заныло сердце.

«Сирота, — подумал Степан, — а все равно отцом ей теперь уже не будешь — взрослая».

Ему стало неловко. Что ей сказать? Зачем он, в сущности, приехал к ним? Он — пожилой человек. Чужой совсем. Хотя бы до этого письмами с Андреем Максимычем обменялся, а то…

Девочка глядела на него с любопытством.

— Здравствуйте, — сказал Степан. Он хотел сразу же объяснить, кто он такой и почему оказался здесь, да не вымолвилось. Вот и спросил только: — Можно у вас отдохнуть?

— А чего же? Заходите, заходите, — и спохватилась, что не ответила на приветствие: — Здравствуйте.

Приятным запахом вянущей полыни повеяло Степану в лицо. У порога была набросана трава, а вся горница устлана половиками. Простые скамейки вдоль стен, некрашеный стол, такие же подоконники, но все добротное, крепкое, белое, промытое дресвой. На стенах — семейные фотографии, портреты маршалов и еще большая географическая карта, исчерченная цветным карандашом. На ней прилежно отмечалось изменение линии фронта. Здесь же стояла кровать, покрытая стеганым, из клинышков, одеялом. А вправо дверь вела в другую горенку. Там на окнах белели занавески и зеленели домашние цветы.

Давно уже, давно не видел Степан такого домашнего уюта! Да, вообще-то очень хорошо у Андрея Максимыча.

— А где же хозяева? — спросил Степан, присаживаясь на скамью.

— Да вот она я — хозяйка, — засмеялась девочка, — а дедушка на реке, точит снасть. — Подумав, она добавила: — Папа с фронта еще не приехал. А вы далеко идете?

И опять — теперь в особенности — не смог прямо ответить Степан. Он назвал село, отстоявшее еще километров на шестьдесят, — первое вспомнившееся из услышанных по дороге названий — и смутился: никчемная ложь бросила его в краску. Ему захотелось хоть как-нибудь смягчить неправду, но девочка мечтательно выговорила:

— Может, теперь и папа скоро приедет…

И Степан ничего не сказал. Помолчав, спросил:

— Как тебя зовут?

— Поля.

Его дочь звали Нюрой. Хорошо, что их имена не совпадали.

— Вот что, Поленька, — сказал Степан, — иди-ка ты, золотая, делай свое дело, а я сапоги сниму да полежу маленько на половичке, притомился я. Можно?

Поля кивнула головой, козочкой скакнула через порог и снова взялась за свою работу.