Каменный фундамент. Рассказы

Оставшись один, Степан лежал и думал. И самое трудное в думах было: остаться, хотя бы до прихода Андрея Максимыча, или сейчас же уйти? Ясно, что здесь он, как ни говори, будет чужой. Когда он ехал сюда, десятки раз перечитывая письмо, ему казалось, что Андрея Максимыча постигло то самое горе, какое коснулось многих и многих: погиб в боях его единственный сын, остался он вдвоем со старушкой, и хочется им, ради памяти сына, взять к себе в семью человека, потерявшего, как и они, все самое дорогое. И это было понятно и просто, и такая жизнь втроем — а дальше кто знает? — могла получиться. Ну, а теперь?.. «Может, теперь и папа скоро приедет…» Вернее будет — уйти! Только куда? Конечно, земля советская велика, и вся она родная, никто ему не откажет в ночлеге, а солдат привык к далеким путям. Но ведь хотелось не этого. Ему нужен дом, семья… Верно, конечно, тут и другое: в сорок два года и войти в семью трудно и новую, свою семью не так-то просто создать. Так неужели теперь судьба его — только дороги, дороги…

Тишина, прохладная свежесть чистого пола, запах полыни, ласкающая душу чуть слышная песенка Поли одолели Степана, и он уснул.

Разбудила его Поля. Озорная, смеющаяся, она стояла над Степаном и теребила его за руку:

— Дяденька, дяденька, да вставайте же! Давно обед готов, а вы все спите.

Так, бывало, прежде тормошила его и Нюра, когда он днем ложился отдыхать…

От стола донесся густой бас:

— Заморился, видать, мужик. Ты уж не тронь его, пусть отдыхает. После поест.

Так вот он — Андрей Максимыч. Степан приподнялся на локте и повернулся на голос. Он увидел старика с седой окладистой бородой, с длинными волосами, густыми сросшимися бровями и суровой складкой на лбу. Андрей Максимыч сидел за столом, положив вытянутые перед собой тяжелые мускулистые руки с крупными, узловатыми пальцами. Когда он поднял одну, чтобы расстегнуть тесный ворот ситцевой рубашки, Степану подумалось, что такой широкой, угловатой рукой Андрею Максимычу не нащупать маленькой пуговицы. Все в нем казалось жестким, колючим, негнущимся.

Степан встал, подошел, поздоровался. Поля принесла ему табуретку. Он сел напротив Андрея Максимыча. Молчал, не зная, с чего начать разговор.

Старик спросил:

— Далеко путь держишь?

Степан колебался. Сказать или нет?

— Нет, не очень… Тут…

— Как зовут?

— Степаном.

Поля принесла обед: в глиняных мисках душистую стерляжью уху и с золотистой корочкой калачи. Уселась рядом с дедом и стала есть из одной с ним миски.

Степан волновался. Он взял было ложку, зачерпнул ушицы, но ко рту не мог поднести — отложил ложку в сторону. Нельзя оттягивать разговор.

— Шил я прежде…

Андрей Максимыч сурово его перебил:

— Потом, потом расскажешь. Голодный, поди-ка. Давай ешь, — вздохнул и так, молча, просидел за столом до конца обеда. Все время хмурился, двигал бровями, о чем-то напряженно думал. И складки на лбу у него делались все глубже и резче. — Переночуешь? — вдруг спросил он и поднял на Степана глаза. Тот не выдержал, потупился — многое видели на своем веку эти глаза.

— Не знаю…

— Ночуй.

Вечером Андрей Максимыч повел Степана к реке. Ангара издали казалась застывшей и неподвижной, как горное озеро, так чиста и сверкающа была ее поверхность. Оба берега утопали в зелени, а сквозь нее местами проступали оголенные желтые утесы — каменные «быки». Река здесь текла прямо на запад, и, словно нагретый летним зноем и оттого такой большой, низко над водой повис красноватый диск закатного солнца.

— Широка, — с уважением сказал Степан, вглядываясь в противоположный берег, — пожалуй, больше километра будет.

— Два с лишним, — поправил его Андрей Максимыч, — а красавицей разве не назовешь?

— Красива, — искренне ответил Степан, — много я видывал рек, а эта в мире всех красивее.

И вспомнилась родная деревня, такой же тихий и теплый вечер, молодежь у колхозного клуба и дочь Нюра…

— Ну, чего же ты замолчал? — спросил Андрей Максимыч.

Степан не слышал. Смотрел вдаль, туда, где краем солнце касалось воды. Еще немного, и солнце скроется совсем, станет сумрачно и холодно. Они вернутся от реки домой, и все-таки Степан там будет гость, а не родной…