Каменный город

Небо, словно подернутое пеплом, еще оставалось светлым. Высоко-высоко проступала, как тающий кусочек льда, луна.

Да, ей нравился этот спокойный человек с внимательными серыми глазами. Но почему он так иронически сказал: «Независимость — в болтанье ногами?» Это было неприятно... Ну и пусть! Пусть думает что угодно...

— Только без глупостей!.. — сказала она себе, вздохнув, и скинула халатик. — Ты не девчонка... В тридцать один год можно говорить и поступать так, как тебе нравится... Без драм и душевного разлада.

Но какое-то беспокойство в душе оставалось, не исчезало...

Закинув руки за голову, она стояла посреди комнаты. Вечерний холодок, как речная вода, охватывал тело, студил кровь. Эстезия Петровна вынула из волос шпильки и встряхнула головой.

— А!.. Все ерунда... — сказала она и, вытянувшись на постели, прикрыла глаза. Медленно-медленно, как затухающая нота, беспокойство уходило. Если так, не двигаясь, полежать, станут наплывать — не мысли, нет, — а какие-то прозрачные видения: милое далекое детство, мир чистоты и беззаботности.

...Вот на крылечке бревенчатого дома сидит темноглазая девочка лет пяти. Она смотрит на солнце и морщится. Ей кажется, что солнце ощупывает ее лицо лучами. Щекотно и весело... Ползет божья коровка, похожая на мухомор. Девочка тычет в нее пальцем. Жучок замирает. Потом приподымает надкрылья, ершится, сучит лапками — и вдруг взлетает. Девочка смотрит вслед — и опять щекочется солнце...

Рядом, на бревнышке, сидит дедушка. Он пасечник, от него всегда хорошо пахнет. Дворняжка Маркиз, склонив голову, смотрит на него рыжими веселыми глазами. Дедушка задирает мягкие уши собаки.

— Глупой, — говорит он, напирая на «о». — Ах ты, глупой!

Собака радостно взвизгивает.

...Вот девочке лет десять. Загорелая, в одних трусиках, она сидит на сучковатой жерди изгороди и, что-то напевая, болтает ногами. Мимо идет бабушка с лукошком проса для кур. Она строгая.

— У, срамница! — ворчит она. — Целый день ногами болтает — беса качает. Брысь!..

Девочка убегает в комнату. Здесь громоздятся натянутые на подрамники холсты, пахнет ореховым маслом. Отец у нее художник. Каждое лето она приезжает с отцом сюда, в татарское село Абдулино, что лежит на красивом притоке Камы — речке Ик. Правда, местные жители уверены, что это Дема, воспетая в татарских песнях.

Папа говорит, что приезжает «на этюды». А на самом деле просто не хватает денег, чтобы и маме, и ему ехать на Черное море. Да и девочку не с кем оставить... А зачем маме ездить на курорт? Она здоровая, красивая. И потом — вон же сколько едет сюда «кумысников»! Совсем как курорт. Снимают комнаты у татар, пьют кумыс. Бабушка как раз на ферме и работает. Девочка бегает иногда к ней, помогает чистой деревянной лопаточкой взбивать кобылье молоко. Потом приносит домой разлитый в бутылки кумыс...

Девочка украдкой берет бутылку и, освободив пробку, ждет, когда она выстрелит. Хлоп! — надо быстрей подставлять кружку.

Папы нет дома, он на этюдах. А зачем они ему? Он пишет на актуальные темы. Но картины у него все какие-то неинтересные: один рабочий пожимает руку другому рабочему, а сзади, на красном полотнище, написано: «Выполним пятилетку в четыре года!» Называется — «Договор на соцсоревнование». Скучно...

Этот холст она натягивала сама. А вот — кисти и папина палитра. Несколько ударов кистью — и получается старушка с длинным носом. Это бабушка. Пусть не ругается!..

— Тиз! — кричат в окно. «Тиз» по-татарски значит «быстро». И это имя девочки. Ее зовут Тэзи.

— Тиз!.. — Девочка выглядывает. Под окном стоит ее приятель, соседский мальчишка Ильдар.

— Тиз! — говорит он. — Пойдем ловить чебаков! — В руке у него две удочки.

Девочка прыгает в окно — ой, острекалась крапивой! — но тут же смеется. Мешая русские и татарские слова, они бегут к реке. Оба загорелые, темноглазые. Ровесники...

...Вот девочке уже четырнадцать лет. Она лежит, подстелив махровое полотенце, в зарослях тальника и смотрит, задумавшись, на реку. Раскрытая книга отложена в сторону. Забыты — на час или два? — герои-стратонавты.

Река тихая, прозрачная. С того берега к самой воде спускается смешанный бор. Ольха, рябина, черемуха переплелись ветвями и отражаются в воде, которая у берега кажется почти черной. А середина реки всплескивает плавленым солнцем.

Из-за поворота показался долбленый челнок, который арендует у колхоза чета инженеров, приехавшая из Уфы. Оба они — загорелые, освещенные солнцем, обнаженные — напоминают героев древних мифов. Он стоит на носу челнока, она сидит на корме и правит веслом.

«До чего же они красивые! — восхищается девочка. — Когда тело загорелое — не стыдно наготы». Она уже может ценить красоту человеческого тела.

В жаркой полуденной тишине челнок проплывает меж безлюдных берегов. Девочка долго смотрит туда, где он скрылся. Потом она тоже раздевается и входит в воду. В ней изломанно отражается ее юное, еще не сформировавшееся тело... Весело сверкает плес, сквозь прозрачную воду размыто поблескивают плоские галечки.