Каменный город

Пусто было и на душе у Никритина. Словно чем-то горячим облило голову. Жжением охватило мозг. А мысли не было. Будто вытряхнули все, как ядрышко ореха. Лишь два слова перекатывались в пустой скорлупе головы: «Стыд, стыд! Щенок, щенок!» С таким же незрячим и стеклянным взглядом, как у окон на этой улице, он шел, бросая метровые шаги. Спотыкался, торопился, словно убегал от самого себя. Он был противен себе.

Колыхался зыбкий тротуар, испятнанный неровными тенями. Шуршала жесткая ткань дешевых брюк.

Внезапно он налетел на девушку, столкнулся с ней лицом к лицу. Мгновенье он стоял, не понимая, что случилось, придерживаясь за ее выставленные локти, затем бессознательно отстранил ее и вновь зашагал — все так же широко, незряче. Надрывно взвизгнули тормоза, ударил в ноги слепящий свет. Что-то дернуло его в сторону.

Вытащенный чуть не из-под колес автомобиля, Никритин стоял на тротуаре рядом с той самой девушкой. Он был уверен — она. Что-то запало в безотчетно бодрствующую память, когда еле не сшиб ее.

— Спишь, гад?! — высунулся из дверцы разъяренный шофер. — У-у, овца!

Машина тронулась с места и, помигав на перекрестке матовым поворотным огнем, скрылась за углом.

Лишь теперь испуг пронизал Никритина. Будто пузырек воздуха в полиспасте, страх ударил под сердце, в солнечное сплетение. Ноги ослабли, и тело облилось потом. Девушка все стояла рядом. Какие-то нелепые локоны на лбу и внимательный — исподлобья — взгляд...

— Это ведь на вас я налетел? — спросил Никритин.

Она кивнула, все так же серьезно глядя на него.

— Откуда же вы взялись тут?

— Шла за вами. Глаза у вас были, знаете, такие...

— За психа приняли? — усмехнулся Никритин.

Она отрицательно качнула головой.

— Мало ли что случается в жизни...

— Извините, спасибо!.. — с опозданием спохватился Никритин.

Он потряс ее руку, опущенную в карман расстегнутого жакета, шагнул в сторону.

— Может, проводить вас? — бросила она вслед.

— Спасибо, все в порядке! — крикнул Никритин, не обернувшись.

Она все же поравнялась с ним, пошла рядом, почти касаясь плечом, приноравливаясь к его широкому шагу.

— Куда вы торопитесь? — глянула она сбоку.

— Черт его знает! Во всяком случае, не домой, — резковато ответил Никритин, вышагивая в привычном ритме хорошего ходока. — Иду — и все!

— Нет, у вас в самом деле что-то не в порядке, — убежденно сказала девушка, принявшая заданный темп ходьбы и не отстававшая.

Никритин благодарно покосился на нее. Словно бы высвободилась, распрямилась стесненная в течение дня грудь, дышать стало легче — оттого, что рядом был кто-то живой. Незаметно для себя он сбавил шаг.

— Ничего подобного! — уже мягче сказал он и доверительно прибавил: — Просто личные неприятности.

— Неприятности... — повторила она, прислушиваясь к звучанию слова. — Зыбкое понятие... У меня вот тоже, наверное, неприятности. Только не личные.

Никритин ждал продолжения, но она молчала, сунув кулаки в карманы короткого жакета.

Возле стоянки такси, где машины выстроились в косой рядок, она резко остановилась.

— Знаете что... — сказала она. — Не надо вам оставаться одному. У меня задание, поедемте со мной!

— Куда?

— На товарную станцию, оттуда на пропарочный пункт.

На ветровом стекле крайней машины мигнул, затеплился зеленый фонарик, похожий на «волшебный глазок» радиоприемника. Мигнул еще раз, приглашая.

— Едемте! — она потянула его за руку. — Увидите фейерверк, какого никогда не видели...

...Имя Вероники Рославлевой встречалось Никритину на страницах местных газет. Было...

Но в первое мгновенье, когда он плюхнулся рядом с ней на сиденье такси, цинично подумалось:

«Ну-ну... Ездить с девушками в авто становится привычным делом. Этакий платонический разврат...»

Ехали быстро. Подпрыгивая на сиденье, когда машина проскакивала через трамвайные линии, Никритин держал руку на отлете, чтобы искры от сигареты не летели на спутницу. Она то приваливалась к нему, то откачивалась к дверце, и ее высокий, модулирующий возмущением голос нелепо перебивался, екал от резких толчков. А рассказывала она невероятное...

Многие предприятия города — «грузополучатели» — возвращали на товарную станцию цистерны, в которых оставалось до двух-трех тонн нефтепродуктов. Скапливались цистерны, задерживалась отправка порожняка под новый налив, остатки душили станцию. И вот в широкую ложбину за пропарочным пунктом лились из цистерн тонны и тонны нефти, бензина, смазочных масел, битума. И даже церезина — по четырнадцать тысяч рублей за тонну! Тонна за тонной — собиралось озеро. Нефтяное... Затем управление дороги и противопожарная инспекция составляли акты, и озеро сжигалось.

— Да-да!.. Накидают тряпок, выльют еще несколько бочек бензина — и поджигают. Ирония в том, что делают это пожарники. «Потушаемость, невозгораемость!»

Она пригнулась, глянула за темное, взблескивающее полосами стекло. Мелькнул горбатой строчкой огней, поплыл в сторону Переушинский мост. Тянулся и тянулся разметнувшийся вширь приземистый Ташкент, осененный майской листвой. В качающемся свете фар вспыхивали и гасли, утомляя глаза, выбеленные стволы деревьев.