Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью

Это потом он понял, что Хорс был горазд на малые или большие охотничьи хитрости. Владея самострелом чудовищной силы, он измыслил и то, как бить белку, не портя шкуры. Тупая стрела могла расплющить мысь в лепешку, раскрошить ее косточки, но не дырявила ценный мех.

Но чем могли пригодиться беличьи стрелы против стаи волков?

– Ничего, – подбадривал себя Ольгерд Хорсович: – Сейчас по лбу заеду, мало не покажется! Ну, получай, – сказал он, направляя самострел на одного из волков под деревом.

Но спустить тетиву он не успел: стрела съехала по ложу вниз и упала зверь на спину. Тот вздрогнул, поднял морду, но с места не сдвинулся.

– Вот ведь, леший, – негодовал Олькша. Выходило, что стрелять в волков, что разлеглись под дубом, невозможно, а в тех, что еще не подошли к дереву, – сложно, почти бесполезно, – мешали ветви. Из трех стрел в зверя попала только одна. Ребра хищнику она, кончено, сломала. Он заскулил как побитая дворняга, стал приволакивать переднюю лапу, но в лес не убежал.

– Перркеле! Перркеле! – метался Олькша по своему суку. – Так ведь здесь и замерзнем!

Вскоре стая собралась вокруг дуба. Волки подходили, сидели какое-то время, потом сворачивались калачиком и впадали в дрему. Ни дать ни взять свора карельских ездовых собак мирно дожидается хозяина.

Незадачливые искатели барсучьих нор сникли окончательно. Масляно-желтый, холодный Каляда уже смотрел на Запад. Небо полностью очистилось от туч. К ночи мороз окрепнет. Утром на ветвях дуба будут сидеть два заиндевелых мертвеца. И, если до следующего полудня ветер не сбросит их тела на землю, волки уйдут на поиски другой добычи.

К стае, подволакивая задние лапы, прихромал раненый вожак. Самострельный дрот он из себя все-таки выгрыз. За волком тянулся яркий красный след. Но лобастой своей головы он не опустил, а на лежебок под деревом рявкнул так, что те вскочили, как укушенные.

Дождавшись, пока все волки его стаи поднялись с сугробов, белогрудый вожак сел, запрокинул морду и завыл. В его пронзительном вое не было жалобы, в нем не было ни боли, ни страха, ни голода. Зверь давал клятву любой ценой прикончить тех, кто посмел обагрить снег его благородной кровью, и струйка пара возносилась к небу из его приоткрытой пасти.

Волки один за другим подхватывали песнь вожака. И вскоре весь лес леденел не только от мороза, но и от их воя.

Волькша признался потом, что слушая волчью тризну по самому себе, он был готов сигануть навстречу зубастой смерти, только бы прекратилось их завывание. Ему казалось, что его жизнь утекает куда-то в страну лесного эха. Руки и ноги его коченели. Бежать было некуда. Надеяться на не что. Впереди, куда не кинь, объятия костлявой Мары…

И тут один из клыкастых отпевал вскинул передние лапы, закашлялся и повалился на снег. Длинная стрела с каменным наконечником торчала из его груди. Следом подскочил от боли и рухнул замертво его товарищ. Спустя пару мгновений третья стрела оборвала еще одну волчью песню.

Вожак рявкнул, и стая, припадая к земле, рассыпалась между деревьев. Парни завопили от радости. Но их ликование было недолгим. Волки, прячась за стволами и сугробам, начали окружать стрелка, так нежданно-негаданно пришедшего на помощь незадачливым искателям барсучьего молока. Из-за ветвей венеды не могли рассмотреть своего спасителя. Однако то, что волки теперь охотятся на него, они видели наверняка.

Опять запела тетива. Но ответом ей было молчание: выстрел не достиг цели.

Еще две стрелы просвистели напрасно, и лишь четвертая нашла свою жертву.

– Ну, что же ты! – Крикнул Волькша Рыжему Люту. – Стреляй!

– Куда? – спросил его Олькша.

– По волкам!

– Зачем? – хлопал глазами Хорсович.

– Надо ему помочь! Кто знает, сколько у него еще осталось стрел.

– А что станется зверям от тупых-то стрел?

– Да ты стреляй! – вопил на приятеля Волькша.

Тот шумно вздохнул и вставал обучь в самострельную скобу.

К великому ужасу Годиновича тетива охотничьего лука звенела теперь не так часто раньше. Волки были на редкость умны и просто так бока под стрелы не подставляли. Но, даже невзирая на всю их изворотливость и почти человеческую сообразительность, стая потеряла еще четверых.

Два из пяти самострельных выстрелов достигли цели. Но тупые стрелы били больно, но не смертельно.

И вот на поле неравной битвы пала тяжелая тишина, – в колчанах людей кончились стрелы. Только волки перебранивались короткими рыками.

– Надеюсь, он уже забрался на дерево, – с надеждой промолвил Волькша. Сидя на ветке, он уже совсем закоченел и почти не чувствовал ни рук, ни ног.

– Сдается мне, что нет, – ответил Ольгерд. От возни с самострелом он немного согрелся, но и его ноги изрядно замерзли.

И действительно, рычание волков становилось все наглее. Не трудно было догадаться, что они окружили своего обидчика и сейчас бегают вокруг, отвлекая его внимание от того из них, кто первым бросится на жертву.

– Да чтобы меня Вий[126] забрал! – выругался Волькша: – Они сейчас его порвут, а потом за нами вернутся.

– А что делать-то? – басил верзила с нижней ветки.