Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью

– Не-е-ей. По-звериному никак. Но повадки их он знает, как людские. Мы как с ним на охоту пойдем, так я по дороге все животики от смеха надорву, буде он начнет рассказывать то про людей, точно они разные звери, то наоборот.

– А мозоль на языке не натрется, ежели мне Годиновых баек перескажешь? – спросил верзила. В глубине души он завидовал Волькше. Когда Олькша с отцом ходил на зверя или на птицу, то они ссорились до тумаков еще дома. После чего в лодку садились хмурые. И разговаривать начинали только, когда охота задавалась. Да и то больше шикали друг на друга или вопили в азарте стрельбы. А ведь и Хорс был знатным охотником и мог бы кое-что рассказать сыну о нравах тетеревов или лисиц.

Однако Годиновых баек о зверье Олькша так и не услыхал. Едва раскрыв рот, Волькша остановился как вкопанный.

– Ты чё…? – пробасил было верзила, но приятель зажал ему рот рукавицей.

– Рысь! – прошептал он в самое ухо Олькши: – Доставай тетиву!

Огромный лесной кот в завидной зимней дымчатой шубе возлежал на отлогом суку прибрежной ивы. И как только Волькша увидел его среди ряби понурых веток, да еще и с расстояния в пятьдесят шагов? За шкуру зимней рыси иной варяг на торжище мог отдать топор или два опоясных ножа.[120] Уж больно свеи да норманны ценят этого зверя. После горностая и куницы он у них в самом большом почете. Но ты пойди настреляй горностаев на шапку. А тут, один меткий выстрел и готово дело.

– Я говорил, надо было Роопе брать, – хрипел Олькша, роясь за пазухой в поисках тетивы.

Самострельная жила – это вам не простой кожаный снурок, что натягивают на лук. Чтобы самострел мог послать стрелу в палец толщиной белке в голову с расстояния в сто шагов, а при натягивании узкоплечего трехслойного лука, стрелок не заработал грыжу, тетива должна быть «живой» и упругой. Делали ее обычно из длинного сухожилья, идущего вдоль хребта быка, а лучше лося. Чтобы она не теряла свою упругость, ее долго выдерживали в липовом меду, а затем в жиру. И все равно в мороз радивый[121] самострельщик никогда надолго не оставлял тетиву на лучке.

– Да не пыхти ты, – шикал Волькша на приятеля: – Лют, похоже, дремлет там на ветке. Небось, только что косулю завалил, нажрался и сопит себе в две дыры.

Видимо, так оно и было. Олькша нашел в складках полушубка кожаный мешочек с тетивой, захлестнул петлю на засечку левого плеча самострельного лучка, кряхтя и, багровея от натуги, натянул другую петлю на засечку правого, а зверь все не шевелился. Даже, когда предательски скрипнул, затягиваясь, узел на жиле, рысь только слегка повел ушами.

Зажав зубами стрелу сын Хорса начал медленно подползать к дереву, на котором дремала шкура, стоимостью в два опоясных ножа. Волькша последовал за ним.

– Слушай, Волькш, – прошептал верзила в самое ухо приятеля: – давай я у тебя со спины стрельну, а то у меня от натуги руки трясутся…

– Может, лучше я выстрелю? – предложил тот.

Волькша давно мечтал испытать в деле знаменитый на всю округу самострел могучего Хорса. Но попросить об этом, значило попасть в дурацкое положение: ведь натянуть тетиву у него наверняка не хватило бы сил. А тут, вот он. Уже взведен. Клади стрелу в ложе и стреляй.

– Не-е-ей, ты промажешь, – заартачился Олькша.

Стрелу-то он вложил, вскинуть-то самострел вскинул, но прицелиться никак не мог. Оружие ходило ходуном в его руках, как камыш под ветром. С таким прицелом можно было и в стог сена с пяти шагов не попасть.

– Ладно, стреляй, – прошептал Волькша, становясь на четвереньки.

– Спасибо, – с жаром ответил Олькша: – все равно один нож твой будет, – ты же рысь заприметил. А кто его подстрелил – это же не важно.

– Ты попади сначала, – пробурчал Волькша себе под нос.

Самострел гавкнул хрипло, как матерый волкодав. Но даже Волькшина спина не помогла Олькше совладать с тряской в руках. Стрела полетела не туда, куда он целил, и вместо того, чтобы вонзиться зверю под лопатку и раскроить сердце, прошила навылет заднюю лапу.

Однако, недаром славился самострел Хорса, – стрела ударила рысь с такой силой, что сбросила её с ветки. Но зверь успел зацепиться за сук передними лапами. Через мгновение он должен был невесомо соскочить с сугроб и, оставляя кровавый след броситься в чащу. Лют уже падал, по-кошачьи разворачиваясь четырьмя лапами к земле, когда из-за сугроба на опушке возник еще один охотник. Длинная оперенная стрела запела звонче самострельной и вошла зверю под ключицу.

В снег рысь упал уже мертвым.

Олькша и Волькша от изумления разинули рты. Произошедшее было настолько невероятным, что попросту не укладывалось в их разум.

Тем временем лучник наложил на тетиву другую стрелу и осторожно двинулся к поверженному зверю. Всякому, кто видел, как стрела вошла в грудь рыси, как мешковато шлепнулось на снег тело, было ясно, что лют мертв, и все же стрелок держался настороже.

– Это наш рысь, – не совсем уверенно сказал Волькша. Его огромный приятель не смог произнести даже этого.

Стоило прозвучать словам, как охотник натянул лук, готовясь послать стрелу в любого, кто встанет между ним и добычей.