Каменный пояс, 1983

Но все длиннее и длиннее кажется неделя. Казалось, смотрят все на Погорельца с улыбкой: вакансию нашел. Казалось, бригадир стеснялся лишний раз просить пенсионера где гайку подтянуть, где болт ослабить. Ну, работа! И не работой уж — дежурством называл, работой назвать совесть не давала. А больше удручало то, что редко видится с друзьями, со сменой бывшей своей: когда-то совпадет так, что и они с утра. С утра он «всю дорогу». Два выходных: суббота, воскресенье. И ныло сердце, и чаще стал он заглядывать в кабину, где главный пост, где главный пульт и, если хотите, главный пульс. Но пульс уж этот чувствовал не он, Погорелец, — вчерашний ученик его. Такой же русый, рослый и молодой, как он в свое былое время. Дорогу молодым! Сидел за пультом новый оператор, как император стальной державы. И заходилось сердце завистью, отцовской завистью с грустинкой пополам. Но… молодым дорогу. Все так, все верно, все как есть и должно быть в природе.

Бытует фраза: время — лучший лекарь. Забудешь, свыкнешься. Как бы не так. Не для Ивана Погорельца это средство. Наоборот, чем дальше время шло, тем пуще тосковал он по своей бригаде, по своему привычному труду. И даже казусы случались вроде этого.

Поужинают, книги почитают, хорошее кино посмотрят всей семьей — и скоро собираться на работу: с ноля их смена после выходного. Пока Любовь Никитична управится по кухне, пока еду упакует в авоську, Иван Ефимович с ключами от квартиры уже на выходе и ждет свою Любовь: они сколько лет прожили в супружестве, столько и не хаживали на работу врозь.

— Ваня! А ты куда? Ты ж у меня теперь с утра всегда. Забыл? Да, отработали мы вместе на три смены, — и покачает головой Любовь Никитична.

И сдал Иван Ефимович обратно инструменты, все эти разные ключи, зубила, молотки, отвертки, плоскогубцы, — о, господи, да сколько ж здесь добра в кирзовой сумке слесаря, — и чуть ли что не самолично вычеркнул их из перечня, висящего на нем. И снова встал у пульта управления прокатным станом. И все вернулось на свою орбиту.

Сколько ж схожих судеб в самом главном — в труде! И в отношении к труду. И. Н. Панфиловский тоже четверть века «догревался» у мартеновской печи, но и во сне не помышлял уйти из цеха. Известный человек Иван Никитович: Герой Труда, участник многих юбилейных плавок и производство сталей знает назубок, депутатом Верховного Совета РСФСР избирался дважды кряду, член бюро ГК КПСС, член президиума областного Комитета защиты мира, депутат областного Совета народных депутатов, член президиума областного общества «Знание».

В райкоме партии бывал И. Н. Панфиловский часто, и каждый раз он шел туда спокойно за очередным партийным поручением, а за каким — там скажут.

— Иван Никитович, — со вздохом начал секретарь райкома, — вы сталевар. И, подумав, можете отказаться, ваше право. Мы тоже долго думали, и все-таки решили просить вас мастером в ГПТУ.

И екнуло сердце сталевара, и отвернулся секретарь райкома, чтобы не видеть глаз, по-детски изумленных.

— А как я брошу печь? Это все равно, что бросить мать под старость.

— Вы будете ее навещать. И не один, а с молодежью. С вашими учениками, с наследниками вашего труда. Поймите важность этого дела.

Он понимал. В райкомах пустяков не предлагают. Он понимал, что раскрутило Землю с ее прогрессом не на шутку и не за горами то время, когда среднетехническое образование станет обязательным для работающих на металлургических заводах. И еще понимал И. Н. Панфиловский: велика ответственность сталевара за марку стали, но несоизмерима она с ответственностью мастера производственного обучения за марку будущего рабочего человека. Потом он убедится в этом и полушутя, полусерьезно скажет:

— В мартене я потел и только, в училище еще и седею.

А в райкоме ответил:

— Я согласен.

Замкнулся круг, хотя по кругу не хаживал товарищ Панфиловский, а по прямой и только по прямой. Он вышел из училища, в училище вернулся, чтобы помочь началу жизни двадцати своих учеников. Он знал, на что идет: он сам в училище учился и помнит, какой там был народ. Бурливый, разный, неуемный. Девушка не ходила целый месяц на занятия. В чем дело? А ни в чем. Не нравится ей, видите ли, форма: не к лицу. И что уж за лицо там? Директору училища — к лицу. Преподавателям — к лицу. К лицу И. Н. Панфиловскому и форма, и Золотая Звездочка Героя на синем кителе, как яркая звезда на чистом небе. И форма с летной формой схожая, и те же крылышки в эмблеме, и базовым училищем зовется, как базовый аэродром, с которого взлетают к рабочей славе молодые. И потому все носят форму и гордятся. Не носит, правда, И. Е. Погорелец и тяготится тем, что он один в «гражданском» ходит, и, виновато улыбаясь, объясняет, когда кто спросит: почему?

— А моего размера нет. Шьют самый большой пятьдесят второй, я пятьдесят шестой ношу.