Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

   — Вовсе нет. Монахини в Смольном живут в отдельном от воспитанниц корпусе. Они имеют отдельную еду и отдельную церковь. Её императорское величество не сторонница их встреч.

   — Но если это не монастырские условия, у девочек должны быть хоть какие-то развлечения, игры.

   — Я не настолько осведомлён о жизни института, но думаю, о развлечениях никто бы не стал заботиться. Да и к чему? Всё их свободное время занимает театр.

   — Их возят на театральные представления?!

   — Да, в некоторых случаях во дворец. Но больше они заняты спектаклями, которые ставятся на институтской сцене.

   — Припоминаю, я сам дал обещание её императорскому величеству написать несколько пьес для её питомиц.

   — Только обещали?

   — Только. За множеством дел это оказалось практически невозможным. Может быть, увидев этих сильфид, я скорее сочиню обещанные для них пьесы.

   — Я хочу вступить с вами в заговор, Дидро. Не насилуйте себя, в этом в действительности уже нет никакой нужды. Институтский театр имеет свой репертуар, а те серьёзные задачи, которые вы ставите перед актёром нынешним, не найдут отклика при русском дворе. Государыня может оказаться недовольной, а вряд ли вам захочется стать причиной её досады, не правда ли? Поэтому вы можете просто похвалить девочек, доставив тем императрице несказанное удовольствие, и не брать на себя никаких обязательств. Не терзайтесь. Просто надо сначала увидеть монастырок.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Я — ваш законный император. Жена моя увлеклась в сторону дворян, а я поклялся... истребить их всех до единого. Они склонили её, чтобы всех вас отдать им в рабство, но я этому воспротивился, и они вознегодовали на меня, подослали убийц, но Бог спас меня. После победы над дворянами и императрицей обещание пожаловать казаков, татар, калмыков рякою с вершины до устья и землёю и травами и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиантом, и вечною вольностью. Я, великий государь император, жалую вас.

Пётр Фёдорович

1773 году сентября 17.

Из Манифеста Емельяна Пугачёва.

Екатерина II, А.А. Безбородко

Недавно замечать стала: душно во дворце. Господи, как душно! Окна до полу. Потолки — голову закидывать надо, чтобы роспись рассмотреть. Меблировка по французской моде самая что ни на есть скупая. Полог у кровати никогда опускать не позволяла. В парке — весна ещё не отбушевала. Зелень — глаз режет. Цветов — ровно Флора прошла, передничек свой не удержала. Всё равно — душно.

Нет, не то. В Царском да душно! Это на душе. А душе всё равно, что Петербург, что Царское. Кажется, только в Гатчине чуть-чуть отпускает. Ясность там такая. Нет, не в Грише дело. Бог с ним, и вспоминать охоты нет: ещё как-то развязаться со всей семейкой удастся. А развязываться надо: настырны стали, несговорчивы. Престол им, видно, снится.

Опять Орловы. Без них мороки мало! Агент сведения последние прислал: авантюрьера до Франкфурта-на-Майне добралась. С «голштинским претендентом» совет держит. А как его иначе назвать: герцог Шлезвиг-Голштейнский, граф владетельный Лимбург-Стирумский Филипп Фердинанд. Не авантюрьера встречи с ним искала. Он! Он сам письмом с ней снесся! О встрече просил! Услуги свои предложил. А агент вот ещё доносит: во владения свои пригласил. Владетельной принцессой Всероссийской именовать стал.

Верят? Или назло императрице российской действуют? Поди разберись. Канцлер долго вилял, пока напрямую ответил: по обстоятельствам. Будет выгодно признают, не будет — забудут.

Легко сказать! Алёшке Орлову довериться пришлось. Ему бы последнему, да ни у кого из братцев лихости такой не важивалось. Этот на всё пойдёт. Как в опочивальню только не врывался! Не хотел в покоях дворцовых оставаться. И просить нечего. Один раз со смехом сказал: «Надоем быстро. Как Бог свят, надоем. А вот — ветром свежим — оно вернее. Оглянуться не успеешь, улетел уже. Живи себе в покое да удовольствии».